Выбрать для ребенка школу и учителя было непросто и два века назад
Обсуждая в семейном кругу, где и кто будет учить ребенка, мы часто настаиваем на том, что кажется нам несомненным благом. Но, рассчитав и предусмотрев, кажется, все на свете, мы забываем о непредсказуемой жизни, такой же непредсказуемой сегодня, какой она была и двести лет назад. Так что, наверное, эта история еще и о пользе сомнений, о том, что даже мудрые советы и долгие раздумья не гарантируют ребенку счастья. Если и есть здесь какой-то надежный компас, то он только один - материнское сердце.
А началась эта история в 1816 году. Самый талантливый поэт той эпохи, участник войны 1812 года Константин Батюшков, жил тогда в Петербурге. Его родные - сестра Елизавета Николаевна и ее муж Павел Алексеевич Шипилов - жили в Вологде. Дом Шипиловых был небогат, но здесь царили любовь, доброта, сердечное внимание друг к другу. Батюшков писал сестре и зятю: "Вы занимаете лучшее место в сердце моем..."
Весной 1816 года Шипиловы попросили Батюшкова помочь им найти гувернера для девятилетнего сына Алеши, и чтобы гувернер был непременно иностранцем.
Константин Николаевич предложил определить Алешу в любое из лучших учебных заведений Петербурга и Москвы. Поэт очень любил племянника, и эта привязанность была взаимной. "С каким бы удовольствием я обнял моего Олешу, истинно моего, ибо я его всегда любил, и готов бы был избаловать", - пишет Батюшков в одном из писем.
Десятилетний Алеша Шипилов первое в жизни письмо посылает любимому дяде: "Милой дядинька! Вы меня оставили - я еще не умел пера взять в руки, а теперь могу уже написать, что я люблю и помню вас. Когда приедете, то скажу вам басеньку наизусть. Приезжайте, дядюшка, маминька и папинька вас ждут, и я побегу вам навстречу... Прощайте. Помните вашего маленького Алешу".
Шипиловы, и особенно Елизавета Николаевна, ни за что не хотели расставаться с сыном и отказывались посылать Алешу учиться в большой город, настаивая на том, чтобы Батюшков нашел им столичного учителя и желательно француза.
Может возникнуть вопрос: почему Шипиловы не могли пригласить в учителя кого-либо из вологодских "французов", ведь в Вологодской губернии находились более тысячи пленных солдат и офицеров? Но дело в том, что к 1816 году почти все пленные отбыли с сурового Севера к себе на родину, а немногие оставшиеся были мастеровыми и хотя бы поэтому на роль учителей не годились.
Шипиловы догадывались, что учитель-иностранец - это дорогое удовольствие. Но Елизавета Николаевна так любила французский язык и французскую литературу, что готова была на любые жертвы, лишь бы дети знали этот красивейший из языков. "Какое же сердце не забьется сильнее при виде собственного дитяти, - писала Елизавета Николаевна брату, - я при всей моей бедности отдала бы деткам своим ценою крови последнее, что имею".
Батюшков знал, как ограничена в средствах семья сестры, и в своих доводах против гувернера-иностранца из деликатности не затрагивал материальную сторону.
"Что касается до учителя, милый друг, - писал поэт Павлу Алексеевичу, - то я настою на том, что писал к тебе недавно (получил ли мое письмо?)... Нет учителей и не сыщешь в скором времени. Надобно на это по крайней мере год, чтобы напасть счастливо. Притом же, клянусь моей честью (какая мне нужда вас обманывать?), что Алеша может учиться и дома: тише едешь, дале будешь. Болтать по-французски он умеет и может еще более научиться дома, писать по-русски, по-немецки, по-французски, немного географии, истории, арифметики первые правила: вот что нужно, необходимо. Если бы вы взяли на часы учителя латинского из семинарии, в грубом хитоне, что нужды! то это увенчало бы совершенно его домашнее воспитание. Что касается до француза, то редкий может учить сим наукам. За тысячу будет пирожник, за две - отставной капрал, за три - школьный учитель из провинции, за пять, за шесть - аббат. А я за них за всех на выбор гроша не дам для Алеши, и знаю, что говорю... До зимы, Бога ради, ничего не делайте: верьте мне, что летний деревенский воздух, общество родителей, благие примеры и счастие полезнее французов, французского языка и модных слов. Последнее даром или легко дается, а первое редко, очень редко, даже и детям..."
Павел Алексеевич соглашался: "Ум без сердца пагубен будет несчастному юноше. Он изроет могилу бедным его родителям".
И вот после долгих обсуждений порешили на том, чтобы отдать Алешу в пансион при Петербургском педагогическом институте, куда его и отвез "милой дядинька" Константин Николаевич Батюшков. Педагогический институт считался не менее элитным учебным заведением, чем Царскосельский лицей или Благородный пансион. В нем, к примеру, в те же годы учился Борис Юсупов - единственный сын богатейшего вельможи князя Николая Борисовича Юсупова.
Говоря о дальнейшей судьбе Алексея Шипилова, остается лишь признать, что материнские предчувствия не были напрасными. Не зря Елизавета Николаевна всеми силами пыталась удержать сына при себе. Светский Петербург захватил душу провинциального отрока. После окончания института и вступления на военную службу Алексей отличился в каких-то гусарских шалостях, попал в немилость к начальству и вскоре скончался при неясных обстоятельствах.
...Напрасно вопрошал я опытность веков
И Клии мрачные скрижали,
Напрасно вопрошал всех мира мудрецов:
Они безмолвьем отвечали...
Из письма Константина Батюшкова Елизавете и Павлу Шипиловым, 24 - 29 марта 1816 г.
Ты, любезный брат, и сестра, требуете от меня советов насчет гувернера для Алешеньки. Долгом поставляю говорить с вами откровенно, без предубеждений и лести, о деле столь нежном. Вижу по всему, что не человека из него хотите сделать, а редкого ребенка. Суетное желание! Пагубное! Послушайте моего совета. Учите его болтать по-французски сами (в разговоре более научится этому ремеслу, нежели в книгах), продержите лето в деревне, на воздухе, два часа в день за книгами, за русскою грамматикою, а с осени, если рассудите, или зимою отдайте мне, или я с братом вместе отправлюсь в Москву и здесь вручим его директору Благородного пансиона при Университете... По зиме Алеше будет около десяти или одиннадцати лет. Пора с ним расстаться. Лучше расстаться ранее, нежели взять в дом урода морального... По совести, я ни одного не знаю француза, которому бы поручил моего сына... Если и после этого вы будете упрямиться, то я сыщу француза и привезу, но за нравственность и ученость его не поручусь... Простите, до свидания.
Кстати
После французской революции 1789 года Францию покинули от 100 до 150 тысяч человек. Российская империя заняла второе место по числу принятых французских эмигрантов. Содержание гувернера-француза обходилось дворянской семье примерно в 1 тысячу рублей в год, что равнялось годовому жалованью полковника русской армии при Александре I.