В Музее Москвы покажут "ключевые понятия" московской оттепели 60-х годов
- Да мы такого не носили! Один ситчик был! - восклицала на открытии выставки Наталья Ляпунова, дочь основателя советской кибернетики, глядя на манекенов в модельных платьях 1962-го, выстроившихся вдоль стенки.
Ситчик тогда, может и был, а вот глянцевого картона для грампластинок не было точно, и вот на соседнем стенде - поразительные экспонаты из частной коллекции, лет 60 назад вручную склеенные плоские коробки с лихими надписями Jazz и Armstrong и вырезанными из журналов Луисом, Дюком и другими кумирами. Рядом - полированная радиола "Ригонда" Рижского завода, на экране герои "Июльского дождя" учатся твисту, а на стенке абстракция Михаила Кулакова 59-го года, вдохновленная Поллоком... Ритмы, ритмы - музыкальные (можно зайти за ширму и Дюка с Луисом уже послушать), графические, кинематографические: эта ячейка выставки так и называется - "Ритм".
Кураторы взялись законспектировать ключевые понятия феноменального 15-летия советской жизни и решают эту задачу в метражах "хрущевки": зал разбит на равные блоки, разделенные лишь белыми деревянными балками, и вся выставка просматривается насквозь от стенки до стенки. Равенство, прозрачность пришли в страну с оттепелью: в равномерном распределении прямоугольных ячеек экспозиции нет ни властной вертикали, ни главенствующего центра. А с предложенными понятийными блоками соглашаешься: да, "Капсула", наконец-то появившееся у человека личное пространство, в котором не только вот это кресло с торшером и картиной, но и частная жизнь в живописной серии Дмитрия Пяткина и звучащий из-за ширмы "Синий троллейбус" Окуджавы. Потом - "Новое", где и снимки пробиваемого по старой Москве Нового Арбата и "Новый мир" с "Иваном Денисовичем" на стенде. Невозможно было обойтись без понятия "Мобильность", в которой под "советский твист" заглядываешь в кабину первого "Москвича" и после моделей космических кораблей изучаешь стилизованные под них вентиляторы и пылесосы.
В каждом разделе много раритетов из частных и музейных собраний, есть и уникальное: рукопись повести "Оттепель" с правкой Эренбурга из ЦГАЛИ, переснятая профессором Ляпуновым в годы гонений на "реакционную лженауку" книга Principles of Genetics 1938 года, учебные чертежи из МАРХИ с набросанными в середине 60-х прозрачными залами аэропортов и рабочих столовых (в разделе "Прозрачность" еще невесомые свадебные платья-мини, а в "Синтезе" - ажурные чулки и внушительный фрагмент аналоговой электронной машины "Ум-1") и, наконец, великолепная живопись и графика.
Открывают череду шедевров автопортрет маслом Анатолия Зверева 1958-го и натюрморты Михаила Рогинского, продолжает, в разделе "Капсула", выпуклое, мозаичное "Яйцо" Соостера. От "Ритма" к "Мобильности" тянется коридорчик из колажей с супрематическими самолетиками Михаила Чернышова 10х10, а в зале "Пустота", после одиноких геометрических фигур Бориса Турецкого - черно-белый снимок Ахломова: зимняя ночная остановка, отъехавший автобус, одинокий пассажир... Он не успел. Оттепель кончилось.
Выставка в Музее Москвы открыла фестиваль "Оттепель: лицом к будущему", он продолжится в Третьяковке, ГМИИ, Парке Горького и закончится в июне.