Каннский фестиваль: "Грозный" Вольфганг Амадей Годар
Это, конечно, лукавство. Задумав картину о живом киноклассике по книге его экс-супруги актрисы Анны Вяземски, Хазанавичус по просьбе Годара послал тому сценарий, но не удостоился ответа. Потом предложил посмотреть готовую картину, ответа снова не было. Теперь "Молодой Годар" (русское прокатное название) - в каннском конкурсе. Что во всех отношениях правильно: юбилейный фестиваль уделяет особое внимание мастерам, принесшим ему славу. Да и для создателя фильма "Артист" кинематографическое закулисье становится фирменной темой.
Вероятно, мало какое кино вызывает столь мощное расслоение оценок. Фанаты отца "новой волны", разумеется, возмущены непочтительностью сравнительно молодого оскаровского триумфатора. Более независимые наблюдатели отмечают безусловную талантливость этой весьма дерзкой картины - более чем уважительной к мастеру, но без пиетета и придыханий. Сюжет - история взаимоотношений 37-летнего Годара (Луи Гаррель) и 19-летней Анны Вяземски (Стаси Мартин), период действия - время студенческих бунтов (1968), годы создания маоистской "Китаянки", увлечения Дзигой Вертовым, яростных споров о природе кино, радикализме и антисемитизме, в котором, увы, был замечен Годар. Режиссер с самого начала подчеркивает моцартианскую природу этой натуры (фильм начинается титром "Вольфганг Амадей Годар").
Любовь дана так, как умеют только в кино Франции, - в упоительно романтичных тонах, на фоне Прованса или Серебряного берега, с просторным симфоджазовым разливом, с явными отсылами к временам "Мужчины и женщины". Хазанавичус изумительно реконструирует эпоху, он давно это доказал - причем одновременно ее интерпретирует, и признается ей в любви. Главный герой здесь - лишь один из знаков этой эпохи, он не более чем киногерой, с которым автор фильма вправе обращаться свободно, максимально дистанцируясь от унылого жанра байопика. И действительно: фантастическая жизнь Годара, вписанная в фантастическую эпоху золотого века кинематографа - идеальный предмет для кинорассказа. Хазанавичус, по-моему, первым преодолел естественно возникающие внутренние тормоза и почувствовал себя в этом жанре абсолютно свободным. Ну, примерно так, как он снимал бы историю придуманной жизни. Поэтому, воссоздавая время, он легко импровизирует, стилизует свои кадры то под Годара, то под Лелуша, обильно цитирует и авторские кинодрамы тех лет, даже популярные мюзиклы.
Ключевые моменты сюжета, кроме всепроникающей любви и иссушающей героя ревности, - Канн 1968 года, где в знак солидарности с протестующими студентами Годар не дал открыть занавес, сорвав еще не начавшийся фестиваль. Интереснейший разговор в машине, уносящей Годара и его молодых коллег из Канна: до хрипоты спорят о формальных поисках авторского кино (шофер не выдерживает и напоминает будущим киноклассикам, что зритель вовсе не хочет видеть в кино ту же рутину, что и так видит дома), о методах Вертова… Путаное публичное заявление Годара о том, что евреи - это новые нацисты: его тогда освистали и возненавидели, он почувствовал свое одиночество, ставшее для ощетинившегося мастера и драмой и началом до сих пор не прекратившегося творческого кризиса.
Хазанавичус - режиссер креативный и с отличным чувством юмора. В фильме есть несколько замечательно придуманных сцен, где герои говорят одно, а субтитры выдают их реальные мысли. Неожиданно и очень осмысленно работает негативное изображение.
Вполне вероятно, 87-летний Годар может не принять эту как бы собственную жизнь, столь откровенно придуманную, к тому же с обилием обнаженки. Но мне кажется, отважный бросок Хазанавичуса за пределы байопика к полной кинематографической свободе в интерпретации фигур и фактов живой истории мог бы понравиться и Годару тех лет. Не случайно же сам он довольно жестоко утверждал в свои молодые бунтарские годы: "Художники должны умирать в 35, пока еще не стали старыми пердунами". Извините, цитата: Годар всегда был резок в суждениях, и часто - даже справедлив.
Мишель Хазанавичус:
- Воспоминания Анны Вяземски хороши тем, что она рассказывает историю своих отношений с Годаром с точки зрения не себя теперешней, а той Анны, какой она была тогда. И Годар там тот, реальный, какого никто, кроме нее, не знает. Вот и я не ставил задачу создать буквальную копию Годара. Я изобретал Жан-Люка Годара исходя из того Жан-Люка Годара, который был сотворен Жак-Люком Годаром. Хотя, конечно, у Анны Вяземски своя версия Жан-Люка Годара, тоже сотворенного Жан-Люком Годаром. А теперь фильм прошел в Канне, и я чувствую себя, как утка перед открытием охотничьего сезона...