Переводчик и составитель сборника Анна Герасимова справедливо замечает: "Для русскоязычного читателя Томас Венцлова прежде всего друг Бродского". А потому и разговор не в последнюю очередь касался отношений двух поэтов.
Томас Венцлова: Я рано понял, что это очень большой поэт, может быть, единственный во второй половине ХХ века, который соответствует масштабу века Серебряного, - рассказывает Томас Венцлова. - А впервые я узнал о Бродском, в тот день, когда умер Пастернак. Я жил тогда в Москве, с приятелем Владимиром Муравьевым мы поехали в Лианозово смотреть картины Оскара Рабина. Потом пошел такой разговор на общие темы, появилась водка... И Володя начал читать стихи, мне неизвестные - "Пилигримы", "Глаголы", что-то еще. Помню, появилось стойкое ощущение, что у автора есть ореол, которого нет ни у кого, что это совсем иной класс поэзии, и он будет писать так, как никто. А вернувшись от Рабина, мы узнали, что умер Пастернак...
А потом я стал читать Бродского больше и больше. Потом он был сослан, и я довольно много услышал о нем от Анны Ахматовой, она занималась его делами... После ссылки он приехал в Вильнюс, просто чтобы отдохнуть: там были люди, которые этически были ему ближе, чем, например, ленинградцы или москвичи. Вообще Вильнюс был для Бродского таким вариантом Европы, особенно Польши, которую он очень любил, но куда не мог попасть. А за Польшей просматривалась Италия... Америку и Россию он, конечно, тоже любил, но это была "странная" любовь, любовь-ненависть к империям.
Ровно половину своей жизни вы прожили в эмиграции. Вам знакомо чувство ностальгии?
Томас Венцлова: Тот же Иосиф Александрович говорил, что ностальгия на Западе становится очень многослойной. Когда я уезжал, меня многие пугали, что ностальгия ужасная вещь, от которой люди спиваются, вешаются. И в общем это правда. Но я на это нагло отвечал, что у меня настолько сильна ностальгия по Венеции, Флоренции, Лондону, что с ностальгией по Литве и России я как-нибудь справлюсь. Когда уезжая знаешь, что вернуться не сможешь уже никогда - это легче. Как умереть. Но когда через 11 лет, в 1988 году, я купил тур в Россию и снова увиделся с мамой, друзьями, я понял: если бы перестройка сорвалась, я бы наверное повесился. Вот тогда я перевел стихи польского поэта Збигнева Герхарда про консула, которые начинаются со строчки "Я решил вернуться ко двору императора, еще раз попробую, можно ли там жить...". Это единственные стихи, которые я перевел на русский язык: Бродский, кстати, там кое-что поправил, так это теперь и печатается.
Вы продолжаете сейчас писать стихи?
Томас Венцлова: Немного. У меня всего 250 стихотворений и примерно столько же переводов. В год я пишу три-пять стихотворений. Это мало. Но я занимаюсь и другими делами. Например, сейчас пишу такую странную вещь - "История Литвы для начинающих". Моя жена предлагает назвать ее "История Литвы для тех, кто в ней ничего не понимает". В книге я постараюсь опровергнуть многие исторические мифы...