Часть репетиций будущего спектакля проводил в усадьбе Станиславского в Любимовке, где летом 1902 года гостил Чехов. И первые эскизы спектакля показал на фестивале "Сезон Станиславского. Летний фестиваль губернских театров" в естественных декорациях усадьбы, в настоящем вишневом саду, все шорохи и звуки которого, ароматы и объемы точно впитала в себя его постановка.
В Москве, в Губернском театре память места сработала в третьем и четвертом актах. Когда где-то на торгах решалась судьба дома Раневской, в самом имении играл еврейский оркестр, гости были званы на бал, и так некстати и так убедительно веселились на природе, Раневская бродила привидением в саду - "уйти к себе не могу - мне одной в тишине страшно", и вишневый сад со всеми его предстоящими трагедиями казался бесконечным.
То, как смог передать Сергей Безруков состояние переходного момента, когда это не играли, не рассказывали - холод неопределенности буквально висел в воздухе, - продадут, не продадут имение, рухнет эпоха или каким-то чудом уцелеет, - свидетельствует уже об очень важном режиссерском повороте в судьбе самого актера на посту руководителя московского театра.
Он создал спектакль живых эмоций, ясных ситуаций, не риторических вопросов, четких мотиваций и конкретных ответов. Для чего, собственно, понадобилось корежить вишневый сад уже Лопахину? Какие дачи? И зачем ему деньги, которых и так девать некуда? У Безрукова "Вишневый сад" - в первую очередь история Лопахина, которого Антон Хабаров играет с кристальной чистотой и искренностью. Там трагедия не бешеных денег и резкой смены социального положения, головокружение до полуобморочного состояния не от успехов - от невыносимых страданий. Его Лопахин полюбил Раневскую еще мальчишкой, и его детская привязанность со временем переросла в страшно гипертрофированное чувство - так смотрят не на женщину, на божество.
В своих мечтах он молился на нее, а в жизни боялся не то что признаться - даже думать в ее присутствии об этом. А когда позволил себе едва прикоснуться к ней - коленопреклоненно - носом кровь пошла. Как в детстве... "У нас эта история - о безумной, страстной любви. Лопахин спустя много лет продолжает любить Раневскую и ничего не может с собой поделать. Это история о человеке, который поднялся с самых низов и сделал себя сам, - и его вела не страсть к наживе, а огромная любовь к женщине, которую он боготворил всю свою жизнь и стремился стать достойным ее", - размышлял Сергей Безруков. Имение, вишневый сад для такого Лопахина - последняя надежда попасть в поле зрения Раневской. Но приехала - не поздоровалась толком (и не заметила даже), уехала - не попрощалась... Его, можно сказать, забыли, как Фирса... Оттого Лопахин не топором машет, а с корнями вырывает деревья. Чтобы выкорчевать из себя эту мучительную любовь, ахиллесову пяту, делающую Лопахина уязвимым, как ребенка. Раневская уедет в Париж, там, в новых обстоятельствах как-нибудь все и забудет. А ему-то со своей болью здесь оставаться. Оттого и губит он сад, прекраснее которого нет ничего на свете.
Красивая история. Женская, скажете, мелодраматическая? Отнюдь. Если в третьем акте Безрукову удались самые сложные массовые сцены, то в четвертом акте сложились все самые тонкие психологические нюансы и возникли необыкновенно живые эмоциональные сцены. Будто все очнулись и оправились от груза истории, и зажили настощей чеховской жизнью. Четвертый акт - пронзительные сцены прощания. Раневской (Карина Андоленко), Гаева (Александра Тютина) и Ани (Полина Галкина) с прошлым. Фирса (Виктор Шутов) с настоящим. Лопахина - с будущим...
Был период, когда казалось, в "Вишневом саду" все уже сказано, все продано. Безруков, отказавшись от тысячи первой трактовки и выждав психологическую паузу, решился напомнить, как страдали и мучились чеховские герои. Просто забыл обо всех традициях и новациях, ракушечником облепивших пьесу, расстелил на сцене зеленую траву у дома Раневской - и развернул всю чеховскую компанию к вишневому саду передом... В финале и этот сад исчезнет с лица Земли. И люди благородных кровей на фоне великолепной природы уничтожат сами себя своим бездействием, и красивые деревья, как живые существа, отправятся в небо. Тут-то и придется как нельзя кстати по смыслу монолог Лопахина: "Господи, ты дал нам громадные леса, глубочайшие горизонты, и, находясь здесь, мы сами должны быть по-настоящему великанами...". "Должны" и "быть" здесь - классика жанра.