Вот лагерные четки писателя сплетенный из ниток шнур с нанизанными на него двадцатью пробковыми зернами. Строки и абзацы поэмы "Дороженька" он не записывал, а, придумав особую метрическую систему, заучивал их наизусть.
В первый арест были сожжены фронтовые тетради Солженицына, и будущему писателю пришлось стать конспиратором. Вот рядом с лагерным ватником на обороте технического чертежа - странички с первыми главами романа о русской революции "Р17" (будущего "Августа Четырнадцатого"). Бисеринки букв и на самую тонкую нитку не нанизать, и даже с самого близкого расстояния не прочесть - зато компактно, по главе на небольшую страницу, которую легко спрятать. Здесь же конспекты по философии, меж листами которых хранился "Р17".
Солженицын был, как выясняет на выставке неискушенный зритель, еще и увлеченным фотолюбителем: в следующем зале под стеклом - серия его бытовых фотозарисовок в райцентре Кок-Терек Джамбульской области, куда он был сослан. Здесь же портативный фотоувеличитель, химикаты, резак для бумаги. И, конечно, фотокамера "Зоркий", на нее он снимал "Дороженьку", уже перенесенную на бумагу, первые главы "В круге первом", пьесу "Олень и шалашовка". Снимал, закапывал отпечатки и сжигал бумажные списки.
Он хранил все втайне даже тогда, когда можно было и не таиться, передав "Один день Ивана Денисовича" в "Новый мир" под псевдонимом Ветров. Но на поверхности общественной жизни Солженицын пробыл недолго: под стеклом экземпляр журнала за ноябрь 1962-го - и по оглавлению номера идет жирная полоса туши, под которой скрыт "Иван Денисович" (конечно, вырванный и из "тела" номера), к концу 60-х уже запрещенный.
Кураторы выставки в каждом зале сопоставляют тайное с явным, сравнивают реальность творческую с тем, что окружало писателя в жизни, выводя для нас формулу работы Александра Солженицына от первого ареста до возвращения на родину. "Слепая", в один интервал набранная на этой вот машинке рукопись "В круге первом" на рубеже 60-х соседствует с задачами по физике для 5-го класса, написанными на листочках учителем Александром Исаевичем ("Какую скорость должен развить велосипедист, чтобы с разгона сделать мертвую петлю радиусом 2 метра?"). Напротив - круговые панорамы Москвы, Ленинский проспект тех времен, его строил писатель-з/к. Изучив письма "русских патриотов" начала 70-х ("Фашистское отродье! Теперь нам ясно, с кем ты!"), ты смотришь видеоинтервью патриотов эстонских, французских и русских, носителей тайн, "невидимок", как называл их Солженицын, помогавших ему хранить, и перевозить через границу его прозу и публицистику.
Самое резкое сравнение реальностей встречает зрителя в конце путешествия по жизни Солженицына: перед нами егобинокль, в который Александр Исаевич смотрел из окна поезда Владивосток - Москва. Посмотреть в начале 90-х в России было на что - баррикады перед Белым домом, расхристанные панки, очереди за водкой... Думал ли Солженицын о том, что именно ради этого он вязал пробковые четки, фотографировал и закапывал рукописи? Возможно, это стало еще одной его писательской тайной.
Писатель и тайна: Александр Солженицын Музей-заповедник "Царицыно", 15 декабря - 25 февраля