Джулиан Лоуэнфельд: Если любишь Пушкина, невозможно ненавидеть Россию

Если про кого-то можно сказать, что он русский выучил только за то, что на нем писал Пушкин, то это американец Джулиан Генри Лоуэнфельд. Успешный (и потомственный) юрист в одной из самых "денежных" областях юриспруденции, авторском праве, он практически полностью отказался от юридической практики ради поэзии. Пушкина, в первую очередь. Его многочисленные переводы собраны в большой двуязычный том "Мой талисман", который только что вышел уже вторым, расширенным изданием. А еще он выпустил изумительный том "Маленьких трагедий" с иллюстрациями Г.А.В. Трауготов, тоже двуязычный. В Пушкинский день Дж.Г. Лоуэнфельд устраивает вечер под названием "Пушкин всему миру", на котором прозвучат не только стихи Пушкина по-русски и по-английски, но будут исполнены фрагменты оперы (!) Лоуэнфельда на текст "Пира во время чумы".

Что побудило вас взяться за переводы?

Джулиан Лоуэнфельд: Во-первых, само по себе обидно, если люди не будут знать Пушкина. Это такое великолепие, это так целебно, это так поднимает настроение. "Евгений Онегин", там все вроде плохо кончается, но ты вовсе не закрываешь роман с желанием застрелиться. Наоборот, легко тебе, как будто ты тяпнул шампанского. Есть такая черта у него. Французы это называют joie de vivre (любовь к жизни). Мне было бы обидно, если бы люди оказались лишены этого. Я люблю Россию. Я люблю русскую литературу. Кроме того, эти переводы нужны были мне. И этого всегда достаточно. Если звезды зажигаются в небе, значит, это кому-нибудь нужно. Мне это дорого, мне нужно было. Я не по заданию, не по заказу. Мне уже говорили: "Зачем ты этим занимаешься? Работай, зарабатывай, ты юрист". Все у меня было хорошо, с точки зрения экономической. А я все больше и больше начал переводить Пушкина. Потому что надо было. Если Пушкин чему-то тоже учит, это тому, что нужно идти туда, куда сердце тебя зовет. А когда пытаешься манипулировать, игнорировать зов сердца, это к беде.

Почему - понятно. Теперь давайте поговорим - "как". Вы переводите стихи первой трети XIX века в размер и рифму. Современные переводчики все-таки переводят современным европейским стихом, то есть верлибром.

Джулиан Лоуэнфельд: Но кто так делает?!

Филологи, академические ученые...

Джулиан Лоуэнфельд: Они же не поэты! Мне кажется, что нормальный поэт так не будет делать никогда. Он будет уважать размер, ритм. Это во многом... я не люблю слово "выбор", потому что если пишешь стихи, прекрасно понимаешь, что размер, ритм сами заходят тебе в голову. Но ты потом работаешь над этим. Выбор ритма - это, может быть, самое важное решение. Потому что ритм создает настроение. "Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя" - вы слышите, как эти хореи бьют, как они в окошко "застучат". Если не перевести в ритме, я даже не пойму, что' творится с поэтом. Это не будет Пушкин. Пушкин, прежде всего, можно сказать, изумительно музыкальный поэт. Поэзия это не только мысль - почему "мыcль изреченная есть ложь"? А Тютчев, как поэт, понимает. Когда к мысли еще добавляется ритм, это уже не ложь.

Иначе ложь получится... Допустим, разберем мысль: "Я вас когда-то очень сильно любил. Теперь, наверное, уже почти нет. Ну, не получилось. Все же желаю вам всего наилучшего". Скажешь: "Ну и что?" А когда это в ритме, когда поет музыка души, то слеза течет по щекe. Почему? Потому что важно не то, что говорится, а как, как! Вот что происходит в поэзии.

Я восхищаюсь вашим русским языком! Переформулировать на лету, на ходу стихотворение Пушкина, - это просто высший класс. У вас есть какие-то русские корни? Это язык бабушки?

Джулиан Лоуэнфельд: Это язык прабабушки и прадедушки. Я их не застал. Видимо, это зов. (Прадед Лоуэнфельда был корреспондентом в России немецкой газеты, лично знал Льва Толстого и перевел на немецкий его "Власть тьмы"; позже, после революции, в его берлинском доме снимала этаж семья Набоковых. - Ред.)

То есть русский язык у вас выученный во взрослом возрасте?

Джулиан Лоуэнфельд: Абсолютно выученный. Начал учить, когда мне было за двадцать, в университете.

Поразительно!

Джулиан Лоуэнфельд: В чем? Люблю я русский язык. Вот и все. Когда любишь - любишь.

"Любви все возрасты покорны".

Джулиан Лоуэнфельд: Ну, я ж не такой уж хрыч еще, как генерал Гремин!

В вашей изумительно оформленной книге (перевод "Маленьких трагедий"), естественно, есть "Пир во время чумы", который вообще-то есть перевод трагедии Джона Уилсона - за исключением песен Мэри и Председателя, полностью сочиненных Пушкиным. В этой книге приведен оригинальный текст Уилсона с песнями Мэри и Председателя, или ваш обратный перевод?

Джулиан Лоуэнфельд: Нет, там перевод "перевода" Пушкина. Он в процессе перевода очень часто... я не знаю, как это назвать... Уилсон многое теряет в оригинале. Пушкин ведь, если ему в оригинале что-то не нравится, он просто улучшает.

Он чувствовал, что имел на это право.

Джулиан Лоуэнфельд: Имел на это право. Моя задача - передать американскому или английскому читателю то радостное ощущение, которое получаю я, зная русский язык, когда я читаю Пушкина. Моя задача - превратить наших янки, так сказать, в русскоязычных людей. Чтобы у них было такое же восторженное восприятие. И это счастье, это мост к другим мирам. Я считаю, если ты любишь Пушкина, невозможно ненавидеть Россию. А сейчас такие силы вкладываются в другую сторону - ненависть к России, а также ненависть к Америке. Ужас! Но искусство может это чуть-чуть предотвратить.

Полная программа Пушкинского дня Книжного фестиваля "Красная площадь" - на портале ГодЛитературы.РФ.