В Третьяковской галерее открылась выставка Паоло Трубецкого
Модель знаменитого памятника Александру III и "Московский извозчик", два портрета Льва Толстого и трехкратной олимпийской чемпионки фигуристки Сони Хени (звезды фильма "Серенада Солнечной долины")… Портрет сеттера и Бернарда Шоу, который написал предисловие к каталогу выставки Паоло Трубецкого 1931 года… Портрет юной пианистки Карлы Эрба (будущей матери Лукино Висконти) - он был показан на первой Венецианской биеннале, и скульптура ягненка (в 1912 году Трубецкой показал его на выставке в Чикаго под названием "Как вы можете есть меня?")…
Скульптурные портреты Трубецкого, как ни странно, лишены монументальности. Они живы и непосредственны. После них остается впечатление встречи - личной встречи с его героями. Может быть, мимолетной, но подлинной. Скульптор-импрессионист, один из главных героев русского Серебряного века, он известен в Италии и Франции, Англии и США.
От многочисленных "русских итальянцев" (от Федора Матвеева до Карла Брюллова, от Сильвестра Щедрина до Александра Иванова), для которых небо Италии стало родным, а ее уроки - драгоценными, скульптор Паоло Трубецкой отличается тем, что он не приезжал в Италию из России - он в Италии родился.
Сын русского дипломата князя Петра Петровича Трубецкого и американской пианистки и певицы Ады Виданс, он вырос в Пьемонте, учился в Милане и Интре. Он рисовал и лепил, как дышал, - всегда. А по-итальянски говорил много лучше, чем по-русски. Благополучно провалив выпускные экзамены в техническом колледже и не проявив никакого интереса к агрономической науке и к ведению дел в подольском имении своей тетушки, он наконец в 18 лет получает от родителей карт-бланш на занятия скульптурой. Благо родителям было, чем заняться в тот момент, - они разводились. Паоло, воспользовавшись моментом, начал брать уроки в Милане у знакомого с детства итальянского скульптора Гранди (тот бывал на вилле его отца "Ада" и хвалил первые работы 8-летнего Паоло в воске) и профессора Академии искусств Брера-Ф. Барцаги… Впрочем, никакого официального диплома он не получил.
Последний недостаток он превратил в преимущество, сделав своим кредо: "Не происходить ни от кого и не оставлять потомства в искусстве". Но отважные заявления, что не нужно ничему учиться и полезно игнорировать авторитеты (кто бы сомневался!), не мешали ему работать и … учить других. В Московском училище живописи, ваяния и зодчества, где он преподавал с 1898 по 1906, он обаял всех (кроме, пожалуй, С.М.Волнухина, руководителя уже существовавшего скульптурного класса) своим артистизмом, "легкостью", раскованностью… Его работа ничем не напоминала скучные академические штудии. Все студенты вдруг захотели "лепить a la Трубецкой", то бишь "сочно, живо, быстро и весело".
Да, что там студенты! Лев Толстой, который приезжал на лошади позировать скульптору в его мастерскую с верхним светом на Мясницкую (к слову, построенную специально для Паоло, где работал еще и выписанный из Италии формовщик Робекки), так впечатлился манерой работы Трубецкого, что захотел тоже заняться лепкой. Не случайно, видимо, Лев Николаевич, очень подружившийся с Павлом Петровичем, любил называть его "ваше сиятельство", поясняя, смеясь: "К нему это так идет!". Уж очень праздничный, "сиятельный" человек был скульптор. Или, как заметил С.Н. Щербатов: "С ним всегда было весело и вдохновительно. Его присутствие освежало и бодрило".
Эта "сиятельная" легкость многих обманывала, даже графа Витте, чей портрет с сеттером, Трубецкой затеял вроде как между делом - пока Сергей Юльевич приезжал в его мастерскую посмотреть, как движется работа над памятником Александру III. В результате, кроме памятника Александра III (вызвавшему бурю страстей, но ставшему таким же пограничным "столпом" эпохи и Российской империи, как памятник Фальконе Петру I) мы имеем один из самых восхитительных портретов Витте - по-домашнему сидящего на стуле, гладящего сеттера, примостившегося у его ног. Слово "импрессионизм" тут - в строку, как и сравнение с Огюстом Роденом.
В отношении скульптурных портретов Трубецкого выражение "живой момент" кажется лишь констатацией факта. "Когда ищешь жизнь, форма является сама собою, как непосредственное последствие, и еще более ярко", - признаемся, что это объяснение мастера не объясняет ничего. Пленительность его работ, будь то Лев Толстой на коняге по имени Кривой (в том числе за эту работу Трубецкой получил Гран-при на Всемирной выставке в Париже, став вровень с Роденом) или Джакомо Пуччини, в пальто и с сигарой в зубах, или портрет князя А.В.Мещерского, чьи торчащие в разные стороны бакенбарды так и хочется погладить, или московский извозчик, дремлющий на облучке, (с которым он "въехал в историю русского искусства") определялась не величием идеи, а почти кинематографическим чувством момента и органики жеста. Кто еще, кроме Трубецкого, мог заявить Толстому, что Толстого не читал? А на вопрос, чем же писатель ему интересен, ответить, мол, формой головы. И тем не менее именно его, Паоло Трубецкого, Лев Николаевич назвал "умным портретистом". Достаточно увидеть нынешнюю выставку в Третьяковской галерее, чтобы убедиться, что Толстой не ошибся и в этот раз.