Поделиться
Оказалось, что в деревне нет еще и асфальтовой дороги, газа, магазина, медпункта, школы, и лишь два раза в неделю приезжает автолавка. Зато есть красивейшие наличники. И колодец с журавлем.
Никакого намека на то, что мы собираемся в такую глушь, в Москве я не заметила. Служебная машина, подобравшая нас возле министерства культуры, медленно ввинчивалась в московские пробки, я не очень уверенно рассказывала спутнику теорию разделенности русской жизни на две - "зимнюю" (городскую) и "летнюю" (дачную). Бояков слушал вполуха, сквозь эсэмэски и звонки.
Грядущие встречи, подписание контрактов, деньги, Сергей Пускепалис, Захар Прилепин - подслушивала, догадываясь, что Бояков запускает очередной "большой бренд" вдобавок к уже существующим, им запущенным, первостатейным - "Золотой маске", "Пасхальному фестивалю с Валерием Гергиевым", "Новой драме", Театру "Практика".
Что поделаешь, смиряла себя, город - это же вихрь успеха, это современные мы.
- Абсолютно с вами согласен, - внезапно, как с трехметровой вышки, спрыгивает он в тему "летней жизни". - Жизнь на два сезона - это очень правильно. Все началось с того, что индустриализация привела в город большую волну крестьян, готовых работать на заводах, но не готовых полностью порвать с землей. Ну а вообще дачная жизнь установилась в России еще с XIX века, когда урбанизация стала фактом и городской житель начал скучать по земле. А среди дворян - так еще в XVIII веке. Маленький Пушкин в усадьбе Захарово - ну чем не дачная история? И вопрос: был бы он Пушкиным без этого?
Чрезвычайная польза летней жизни как резкое приближение к земле и природе ( "В деревне ты рядом с солнцем, дождем, светом, в деревне есть горизонт, в отличие от города") - краеугольный камень мировоззрения Эдуарда Боякова. Однажды, приехав из своей московской квартиры на Патриарших прудах в гости к Брониславу Виногродскому, известному китаеведу, переводчику "Книги перемен" и Лао-Цзы, в крестьянскую избу в бездорожную деревню М. под Переславлем, он понял, что нашел "вторую половину" своей жизни - летнюю. И опять словно с трехметровой вышки спрыгнул, но не в разговоре, а в жизни, сказав жене: нам нужен настоящий дом в деревне. И жена (ангел, наверное, подумала я) с ним согласилась.
Всю дорогу мы проговорили городским - по напряженности спора - разговором про беловский "лад" и распутинскую Матеру, про холистичность и "русский сюжет", про любимых Варламова и Водолазкина. Я, как и положено журналисту, оппонировала его любви к русской деревне. Но и все более заинтриговывалась.
Промелькнул древний Переславль (как открытка вечности), машина остановилась под высокой деревенской ветлой, и Эдуарду навстречу помчался шестилетний Захар с новостью вселенского масштаба: папа, у меня выпал первый зуб! За ним с визгом яростной любви рванулась с материнских рук гуттаперчевая (год и четыре месяца) и лысая (папа постриг) Анна. А мои глаза, отвлекаясь от неловкости пялиться на законную семейную, но чужую любовь, сразу влюбились в крестьянский дом. Настоящая изба - с наличниками, венцами, высоким строем окон, старым карнизом, чуть облезлой краской. В резной вязи наличников - советская звезда, строитель дома мог быть коммунистом или участником Великой Отечественной войны ( на другой день мы найдем его фамилию в списках на памятнике погибшим). Со звездами мирно соседствовал почтовый ящик с двуглавым орлом. Эдуарда не смущает одновременное почтение к тому и другому - это значит, что он думает, медитирует над лучшим в том и другом времени…
Изба смотрелась так, что меня готова была съесть совесть за неисполненную мечту сделать книгу "Русский дом", включающую в себя все на свете наличники, венцы, дворы, палисадники и липы.
Я наблюдала за стройной хозяйкой, в маечке и коротких шортах (ни разу не манерна и модель только по габаритам, а по душе - сама естественность, и вообще только с грядок - земля под изящными ногтями). А потом глаз мой споткнулся о непривычную для деревенской избы стену. Примерно с середины крыльца второго фасада изба начала превращаться… в суперсовременный дом. Новая крыша, свежекрашеные ровные доски, совсем городской архитектурный дизайн.
- Ничего в космосе избы не нарушено, - комментирует мое удивление Эдуард. - На задах русской избы всегда был скотный двор. Ну что за изба без скотного двора?! И мы не тронули его периметр - просто превратили в студию.
- Никаких архитекторов не звали, - улыбается Людмила, - сами все придумали.
- Между прочим, в студии у нас остался "дровник". Полки старые. Короб для муки. А вон там посмотрите, где подушки лежат, это "кормушка для коровы".
Когда все отмыто до стерильности, то кормушка для коровы в гостиной-студии - это такая фишка.
- Только лестницу, ведущую из избы на скотный двор, не удалось сохранить такой, какой она была. Потому что молодой парень, ее ремонтировавший, не справился с реставрацией, и сделали новую, - сожалеет Эдуард.
- Ко мне тут недавно заходила женщина, москвичка, но родом из нашего села, и рассказала, что человек, построивший этот дом, был бондарем и мебельщиком, - рассказывает мужу Людмила. - А мы думали, откуда столько старой утвари, бочек? Мы, кстати, ни одну не выкинули, приспособили под умывальники. А еще старое зеркало у вас в комнате, пойдемте посмотрим…
Семья мягко втягивает меня в спокойную и прозрачную воду своей жизни. Я бы забилась, вынырнула и с оголтелостью японского туриста помчалась снимать парадоксальные кунштюки их двора, но у меня вдруг словно открылись… жабры. Села на кровать и стала смотреть на ветер в ветвях старой кривой липы. Беспричинно захотелось плакать.
Эдуард ушел в баню, Люда на огород. И я бы потеряла счет времени в наблюдении за ветром, если бы не Захар, твердо решивший обсудить со мной все модели оружия - под водой, в воздухе и на земле. Сметая мои робкие возражения по поводу колючих ядер и самолетов с прицепом, он поднимался до немыслимых высот "военной архитектуры", пока с оставленной на нас полуторагодовалой Аней не случилось то, что всегда может спонтанно случиться с девочками полутора лет, а подгузников у нас не было.
Пришлось под мое чрезмерное кудахтанье срочно искать чистые трусы, полотенце, мыло и заносить шелковую попу над стилизованной под умывальник бочкой старого бондаря.
Мы так увлеклись процессом, что мать чуть не сломала хлипкую крестьянскую притолоку (Захар впопыхах запер дверь, чтобы Анна не ускользнула на крутую лестницу). Но увидев мою наполовину мокрую юбку и счастливое лицо прошедшей инициацию на тему "малые дети в крестьянской избе", сменила строгость на абсолютную милость.
Меня отправили в душ в сарайчике (старые темные доски душевого поддона из негниющей осины и стеклянная огнеупорная суперсовременная дверь банной топки - архаика и модерн соседствовали и тут), а потом позвали за стол.
За столом я призналась в желании плакать, почему-то второй раз подряд накрывающем меня на чужой даче.
- Плачьте, - сказал Эдуард. - Когда я привез к маме под Воронеж великого музыканта из Уганды Джеффри Ориему, попарил его в бане, накормил деревенскими творогом и сметаной, он там и расплакался. Это нормально.
Дачные слезы не из серии истерик, они смывают городской стресс и - недаром монахи VI века сожалели о всяком дне без слез - умягчают душу.
За ужином выяснилось, что Бояковы - вообще-то известные как православная семья, церковные посты, среду и пятницу держат - еще вегетарианцы и поклонники раздельного питания. Стол был мало того что постный, но и без соли и сахара - печеный картофель, жареные овощи с огорода, салат. Но вкусно и сытно. Православие сейчас вроде бы не отсекает такие побочные увлечения, они же не касаются главного. Эдуард вообще считает, что православие не столько перечеркивает историю прошлых и сегодняшних увлечений человека, сколько преображает ее.
За ужином было запланировано поиграть завтра с Захаром в футбол и шахматы. С ним же слегка подраться - мужское воспитание. Потом повести меня на экскурсию по селу.
В деревне М., в пятидесяти деревенских домах без всяких благ цивилизации лишь человек десять живут круглый год. Остальные - "летние люди". Из живущих летом - упомянутый Виногродский с большой семьей, Вероника Бруни (из знаменитой династии художников) - похоже, в деревне собирается творческое сообщество…
Бояковы и их друзья принципиально сохраняют в своем доме внешний вид и внутренний строй крестьянских изб - с нарядными наличниками и пр. На экскурсии по деревне Эдуард с радостью показал мне еще два подобных дома. В одном оставлен весь избяной фасад, в другом - сохранен, хотя и перестроен, все тот же скотный двор.
- Учтите, это не от бедности, смотрите, какая у хозяев недешевая машина. Дом с аутентичным фасадом и сохраненной внутренней структурой содержать намного дороже, чем построить и обслужить абсолютно новый, особенно если сайдингом обшить. Но люди выбирают избы.
Деревенские интерьеры в современной доме - вроде бы мода и причуда, известная еще с прошлого века. Вспомним ту же чеховскую "Попрыгунью". Но это другой вариант. Он не то чтобы дороже стоит и щедрее награждает хозяев близостью к природе, он рождается рождается в поисках каких-то внутренних истин.
Прощальный чай мы пили в студии-гостиной с только что собранными на огороде малиной, смородиной и черникой. (На огороде - чистейше обработанная клубника, в теплице - огурцы и помидоры, на грядках - разноцветные салаты, которые Людмила с утра аккуратно срезала ножницами, трудоемкая капуста. "Вы вот любуетесь бабочками, а они еще вчера были гусеницами и съедали нашу капусту, сколько я их собрала", - сетует Людмила).
Анна запускает руки во все миски и кладет ягоды нам в рот.
- Хорошо ты устроилась для городской девахи, - говорит, тиская ее, отец. - Хотя для деревенской - не очень.
- Почему? - удивляюсь я.
- Потому что для деревенской "хорошо устроиться" - это завести корову. Я мечтаю о корове - это невероятный заряд энергии, помощь нашей нервной городской жизни.
- Может быть, сначала все-таки попробуем завести козу? - робко уточняет Людмила.
В правильно собранный иван-чай добавить мелиссу с грядки и красную или черную смородину.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"