В редакции выходит сборник бесед Соломона Волкова с Евгением Евтушенко

Горячее интервью похоже на шахматную партию: журналист ход за ходом загоняет своего собеседника в тупик. Иное дело - жанр "Диалоги". Здесь ведущий беседы выступает то ли в роли мудрого Платона, то ли доброго священника, ненавязчиво помогающего спикеру "выйти на откровение". Софт-допрос проходит без провокационных вопросов и заготовленных заранее "скелетов в шкафу".

Соломон Волков не любитель наседать на своих собеседников, среди которых "засветились" Дмитрий Шостакович, Валерий Гергиев, Владимир Спиваков, Джордж Баланчин, Иосиф Бродский. В длинном разговоре с Евгением Евтушенко он периодически занимает позицию комментатора, объясняющего читателю короткими репликами-вставками о чем или о ком, собственно, идет речь. И благодаря такту, а самое главное - наличию необходимых для разговора знаний ведущему удалось ненавязчиво простимулировать исповедальные воспоминания, занявшие почти шестьсот страниц. Соломон Волков, в прошлом виртуозный музыкант, выступил в роли опытного концертмейстера.

Под деликатный аккомпанемент Соломона Волкова поэт открыл публике подробности своей жизни, разнообразие и размах которых нам, простым смертным, представить непросто. Не все в курсе, что Евгений Саныч (Волков обращается к своему визави, используя просторечную форму отчества) в юности играл вратарем в московской команде "Буревестник" и собирался занять место голкипера в победоносном "Динамо". Его амбиции унял знаменитый динамовский наставник.

"И тренер Якушин учуял, что от меня пахнет, - вспоминает Евтушенко. - И кроме того, меня мутило, честно говоря. Он сказал: "Что это такое? Ты что, с ума сошел, что ли? Сколько лет тебе?" Я говорю: "Я вчера выпивал, у меня стихи напечатали". - "Ах ты поэт! Ну вот, мальчик, и иди, вот это твое. А футбол - не твое".

Евтушенко был накоротке с Че Геварой, Никитой Хрущевым, Робертом Кеннеди, Марлен Дитрих стояла голая на столе в его квартире во время вечеринки, а президент Ричард Никсон спрашивал у Евгения Евтушенко, о чем ему говорить с советским народом в своем нецензурируемом телеобращении. Евгений Саныч сумел выжить в тайге, наткнувшись на маму-медведицу, разыскивающую своего медвежонка, который как раз в этот момент терся о штанину путешественника. Он учил Булата Окуджаву и Владимира Высоцкого писать стихи; побывал в нескольких горячих точках; вызволил из ссылки Иосифа Бродского, получив в качестве оплаты за благодеяние шмат черной неблагодарности.

Но как бы ни конфликтовали лица, упомянутые в книге, они все равно все принадлежали и останутся частью одной системы. Кто-то из них мог диссидентствовать, кто-то - сотрудничать с КГБ, кто-то - диссидентствовать и сотрудничать с КГБ одновременно. Но все они находились в одном большом зале союза советских писателей. "Союз" в данном случае - не название профессиональной организации, а определение коллективности. Если Фридрих Горенштейн и Юрий Мамлеев по разным причинам обходили этот зал за версту, то Василий Аксенов, Евгений Евтушенко в этом зале находились, а Иосиф Бродский кидал, образно говоря, камни в окна этого зала.

Впрочем, принадлежность к системе или аутсайдерство никак не сказываются на уровне таланта. Воспоминания Евгения Евтушенко декларируют его смелость, "особость", свободу, широту творческого полета.

Полный текст - на портале godliteratury.ru