Впервые следователи, ведущие поиск нацистских преступников на территории США, заинтересовались личностью Палия в 1993 году. Его имя фигурировало в обнаруженном нацистском реестре, а еще одна охранница концлагеря во время допроса призналась, что "Палий находится где-то в Америке". В министерстве юстиции США собрали доказательства того, что Палий служил в подразделении, которое "совершило зверства против польских гражданских лиц и других лиц". А затем проходил службу в пресловутом батальоне СС "Стрейбел", "подразделении, чья функция состояла в том, чтобы охранять тысячи заключенных поляков".
"Дело Палия" в США напомнило о существовании еще одного нацистского преступника - 99-летнего украинца Михаила Каркоця, живущего в Пенсильвании и активно участвовавшего в жизни украинской диаспоры. В отличие от Палия, принимать которого в силу разных причин отказываются как Варшава, так и Киев, апеллируя к тому, что на момент совершения преступлений он юридически был человеком без гражданства, Каркоць польской стороне действительно нужен. В 1943-1944 гг. уроженец Луцка Каркоць, имевший среди "побратимов" кличку Волк, принимал участие в Волынской резне, командовал уничтожением по меньшей мере двух польских сел вместе с жителями, подавлял Варшавское восстание и напоследок успел повоевать в составе 14-й дивизии войск СС "Галичина", сформированной из украинцев. По подсчетам Центра Симона Визенталя и польского Института национальной памяти, Каркоць лично убил по меньшей мере 44 поляка.
Примечательно, что нацистский преступник, проживая в США, успел издать воспоминания о своей значительной роли в формировании украинских нацистских отрядов и в целом об участии в "освободительной борьбе против коммунизма". Избирательность Варшавы в деле экстрадиции нацистских преступников - в 2017 году суд Любляны оформил запрос на выдачу Каркоця, а от Палия польская сторона отказывается - может объясняться не только раскритикованными в мире поправками к закону об Институте национальной памяти (отрицающими участие местных жителей в Холокосте), но и изменившейся политической конъюнктурой. Короткий период очарования украинским майданом, прошедшим под портретами Бандеры и Шухевича, которые польские политики и СМИ предпочитали не замечать, сменился резким обострением двусторонних отношений и воспоминаниями о тысячах поляков, убитых по приказу этих деятелей. В этой ситуации почти столетний Каркоць может стать весомым аргументом в сложных польско-украинских отношениях. Ответа на вопрос, почему о Каркоце вспомнили только в прошлом году, хотя имя преступника звучало на судебных процессах против нацистов еще в 1972-м, польским властям, вероятно, можно не задавать.