Он протягивает для рукопожатия руку, ладонь огромная, мягкая и очень сильная, и сразу уточняет: тбилисские армяне - особый сорт армян. Грузины их сразу вычисляют по походке и манере говорить. Когда Франгулян возмущается: "Как? Я же чисто по-русски говорю!" Кивают: "Чисто, но только так, как говорят по-русски в Тбилиси!".
- Идеальная жизнь на даче - это когда никто не "пилит", и зовут только поесть, - портит придуманный образ шумной и многоголосой жизни в "тифлисском дворе" хозяин дома.
Из-за старого куста декоративной калины - бульденежа появляется жена Франгуляна Лена в спортивных штанах, вся в опилках и с пилой в руке. Приглашает попить чаю с сырниками и красно-смородиновым желе...
Снегири и окрестности - это дачное пространство деятелей искусства. Здесь в разное время проводили лето Иван Козловский, Анатолий Кторов, Арам Хачатурян… И на участке, где сейчас мы пьем чай за белой скатертью с деликатным цветочным принтом, Франгулян впервые побывал еще мальчишкой, лет в 15. Там в маленькой довоенной дачке жила семья оперного тенора и солиста Большого театра Давида Бадридзе. Родители Георгия с ним дружили. До сих пор помнит, где сидели и чем кормили, а главное - ощущение уюта, покоя и счастья. Позже, когда купил этот дом у детей певца, попытался сохранить стиль подмосковного дачного жилья. Но не получилось: развалюха сыпалась и казалось, что как-нибудь ночью она похоронит своих новых владельцев.
Пока мы угощаемся, за спиной визжит электропила: младший сын Георгия Вартановича Артем под руководством Лены азартно очищает сад от сушняка. Франгулян изредка оборачивается и предлагает: "Не так зверски!"
"С Ростом деревьев здесь связано все!" - каламбурит скульптор, рассказывая о частом госте Снегирей журналисте, художнике и фотографе Юрии Росте. - Нас объединяет Тбилиси, Грузия, Одесса, прожитая жизнь, друзья, которые очень любят это место. Юра иногда наведывается в Снегири даже в отсутствие хозяев. Причем, заметьте, на мотоцикле, а ему в будущем феврале 80".
Тот, как чувствует, что разговор о нем, звонит скульптору из Одессы. "Ну что, пьянствуете без меня, бычков едите?", - по-пацански дурачится Франгулян в откликающийся каким-то задорным хрюканьем мобильный, и, попрощавшись, продолжает тему дачных застолий с легкой кавказской театральностью. - Раньше здесь были невероятные пьянки-гулянки. Сейчас все успокоилось немножко. Но по 60 человек по-прежнему за вот этот самодельный стол садится. Леве Оганезову, чтобы было на чем играть, мы электрофано купили.
Потом уже с серьезным видом указывает на молодую яблоню в центре участка. Она посажена на месте старой, под которой Рост сделал свой знаменитый и щемящий своей символикой портрет отца скульптора: очень старый человек в кресле под почти уже упавшим разломленным деревом. Это последнее фото старшего Франгуляна согревает теперь дом.
Дачная тема отца - абсолютно тбилисская, такая, когда интеллигентность, жизнелюбие и самоирония не мешают друг другу. "Отец на этой даче прожил счастливые пятнадцать лет, - легко и даже с каким-то юмором рассказывает Георгий Вартанович. - В 95 лет был в прекрасной форме, и "стольник" бы легко взял. Но сломал шейку бедра: сидели с приятелем за бутылкой хорошего вина, побежал за второй, запутался в тапочках и упал… До последнего шутил и умер весело, сделав нам ручкой: "Адье!".
В память об отце и собирался этот дачный дом, постепенно наполняясь деталями тбилисской квартиры. Входишь и кажется, что даже запах здесь южный и старинный: мебели, начищенной воском. Стол в прихожей сделан по рисунку скульптора, дощатые полы, скатерть, как было положено в 50-е, "ришелье". Окна без переплетов, чтобы старые деревья через них смотрелись как картины в рамах.
Родной дом Франгулян цитирует очень деликатно, с большим тактом, не перебирая с пафосом ностальгии. Вот, например, показывает, буфетик, точно такой же, какой стоял у них на тбилисской кухне: "Там на полочке всегда находился графинчик с водкой, и по специфическому скрипу дверцы в ночи домочадцы понимали, что кто-то налил себе лафитник". Или огромная люстра, под такую потолок нужен был под три с половиной метра. Летом, чтобы не засидели мухи, ее прятали в чехол из марли.
- Эта рыбья голова пятый год уже тут, до сих пор не протухла, - комментирует скульптор удивительный натюрморт, украшающий кухню, - как-то на веранде я не доел рыбу, - обожаю рыбьи головы. Показалось, красиво… Мастерскую на даче построил, но не леплю. Живопись, это да. Хоть и не моя профессия, но иногда хочется такого баловства. Цвета хочется. И вообще я делаюсь опасен для окружающих, если долго не работаю.
…Услышав разговор про рыбу, как будто из тбилисской подворотни появляется черный котяра по имени Чарли. Самодостаточный и значительный. "Мышелов и долгожитель, - рекомендует его хозяин. - Назвал его в честь Чаплина, хотя Рост другое имя предлагал - Хаш. Считал, что в кавказском доме это более уместно".
Франгулян стремительно проносится по первому этажу, очень коротко отмечая достопримечательности: вот полупустая подставка под вина ("Доказательство, что я здесь редко бываю!)", подоконник уставлен посудой из мутного цветного стекла ("Не мое хозяйство, жена собирает"), деревянные позолоченные светильники ("Стиль? Мой! Так когда-то иконостасы резали. Хотелось чего-то красивого, дворцового, чтобы разбавить дачный минимализм"), голова лошади ("Это барон Клодт. Моя отливка").
Прошу задержаться у странного кривого камина. Сооружение напоминает нелепое существо в виноватой позе.
Говорит, это очень поучительная история: "Когда строил дом, зимой пригласил каменщика. Стал он складывать камин. "Согревался", конечно. Приехали мы с женой однажды и застали такую картину: стоит наш Петрвасилич растерянный и даже испуганный. Понимает, что криво стал класть трубу, не попадет она прямиком в дымоход, закручивается вокруг несущей балки. Лена заплакала, я посмотрел и понял, что если дальше ее закручивать, получится роскошная вещь, почти скульптура. Пьяная такая".
Рассказал и убежал наверх по довольно крутой лестнице без внешних перил. Держась за стенку и перебарывая страх высоты, поднимаюсь на второй этаж, а Франгулян, крикнув, что "никто пока отсюда не упал", уже трактует смысл необычного устройства помещения: "Мне Сережа Скуратов (академик Международной академии архитектуры. - Прим. "РГ") высказал, что никакой нормальный архитектор здесь косую балку бы не сделал, а у меня все косые. Так я вижу".
В этом своеобразном видении - образный строй, который пришел из его детства, с солнечных улиц старого Тбилиси. "Приглядитесь, - говорит, - к дому. Увидите горы, кривые улицы, перепады высот, горные реки, - все это связано с моим нынешним ощущением пространства. Это же подарок для скульптора, когда помнишь эмоции детства, наполненного звуками: криками мальчишек, играющих в футбол, колокольчиками коровьих стад, бараньим блеяньем с гор. Бабушка играла на своем Бернштейне по вечерам, когда мы ложились спать. Она в 1913-м закончила консерваторию по классу Глазунова и стеснялась музицировать прилюдно, потому что в старости уже не было беглости в руках… Весь этот фантастический мир во мне живет и сегодня".
А как вам, спрашиваю, современный Тбилиси с чудесным ажурным мостом, вписанным итальянцем Микеле де Лукки в зеленые берега Куры?
- Мне тяжело там бывать: два-три дня, а дальше - тоска, - объясняет свое состояние. - Я живу в старом Тбилиси. А новый - перестал быть многонациональным. Исчезла та суперинтеллигентная публика, которая была просто основой этого города. Лица изменились. Внешне вроде те же люди, а погасли глаза. Нет той уверенности, той гордой красоты во взгляде, которую я помню. Мне кажется, это какая-то бутафория. Нет вечернего проспекта Руставели, куда выходили для умных разговоров. Нет людей в шляпах, белоснежных костюмах, в туфлях, надраенных до блеска. Нет парикмахеров, которые знали тебя с детства и стригли "под машинку", чтобы волосы были гуще. Вот вы видите результат, - погладив себя по лысине, с армянским остроумием Франгулян выныривает из грустной темы. - Хоть бы в детстве дали с волосами походить.
- Ваш великолепный памятник Булату Окуджаве тоже родом с проспекта Руставели?
- Окуджава был другом Владимира Федоровича Овчинникова - директора нашей знаменитой Второй московской физико-математической школы. Оба - сыновья репрессированных, после института должны были жить за 101 километром. Преподавали в соседних селах Калужской области.
Ненависть к математике, говорит на полном серьезе, и привела его в искусство. Но спецшкола, где учился, была действительно замечательной. Только одна деталь: в школьном спектакле по трагедии Софокла "Филоктет" Жора играл Одиссея и делал к нему декорации. Первый опыт художественного творчества, определивший судьбу. А Булат, только достигнувший вершины славы, заглядывал к другу-директору и пел школярам "Синий автобус".
- Кучерявенький, худенький. Он очень похож был по складу фигуры на моего старшего брата. Учился в Тбилисском университете, а рос на Арбате. Вот единое пространство культуры, которое его сформировало. Я чувствовал эту небрежную стилистику: мятый костюмчик, слегка приподнят воротничок. Газета под мышкой - принадлежность всех тбилисцев. Все мужчины покупали "Зарю Востока" и шли по Руставели особой походочкой. Я был уверен, что смогу сделать Булата хорошо.
К слову, сейчас Франгулян работает над памятником еще одному "тбилисскому человеку" - Евгению Примакову. Будет стоять на Смоленской площади, прямо напротив МИДа. "И его знаменитый "разворот над Атлантикой", когда США начали бомбить Югославию, в этом памятнике, тоже отражен. Как? "Узнаете позже".
Странно, думаю, после этих пластических разговоров: территория огромная, уютно и продуманно засаженная, а ни одной скульптуры! И замечаю, что у дома, привалившись спиной к фасаду, стоит обезглавленная женская фигура, как будто бы сброшенная с пьедестала.
Вспомнилась история с памятником Дзержинскому на Лубянке. Франгулян предлагал его не убирать, а лишь символически спустить с постамента и оставить в таком неприкаянном виде. Разбитая вдребезги дева уж не намек ли какой супруге? Нет, смеется, это друг и сосед по мастерской осетинский скульптор Лазарь Гадаев задел ее машиной, и так расстроился, что ушел в свою мастерскую и долго не выходил… Естественно, на отношениях это не отразилось….
Вообще, что касается основополагающих дачных вещей, никаких намеков, все предельно ясно: пространство внутри дома и снаружи Франгулян никому "формировать" не доверяет. Даже Лене, которая все вокруг посадила. А он только командовал.
Вот не ожидала я такого от этой нежной блондинки. А она объясняет: "Я на земле родилась. Не то, чтобы мне все это делать было очень просто, но если вижу, что живому растению нужна помощь, обязательно помогу". Сейчас жена кричит из сада: "Жор, смотри, что у нас происходит с черемухой, сохнет, вырезать?" Франгулян сурово: "Нет, не надо".
Уж коль нас с фотокорреспондентом на время впустили на семейную территорию, осмеливаюсь спросить:
- Георгий Вартанович, а вы, наверное, деспот? Кто не слушается, на выход?
Сверкнув глазами:
- Такого не бывает. В том смысле, что кто-то не слушается. Что делать, если муж - кавказский мужчина! Но я не конфликтный человек. Да и дома я почти не бываю: уезжаю на работу в мастерскую в 10 утра, возвращаюсь в 11 вечера. А конфликтовать с женой? Это же неконструктивно. У нас дружная семья. Хотя если что, чашка об пол полететь может!
- Это, когда, например, пересолила?
- Да не помню я, в такие минуты ты себя не контролируешь. Не убил же до сих пор никого и то хорошо.
И показывает картину-подарок Лене на Восьмое марта. Быстро нарисовал на стене в мастерской, пока жена дулась на то, что забыл поздравить.
- Вроде обнаженная, заваленная книгами? - уже сказав, понимаю, что делаю ошибку, которую никакой художник не простит.
У Франгуляна удивленно взлетают брови:
- Ну это уж кто как понимает…
- Вот смотрю, на более ранних фото Лена шатенка, а сейчас - блондинка. Это вы настояли?
- С женщинами такое случается, - решил на этот раз отшутиться, - и первая жена у меня была блондинкой. Редкое постоянство! Ха-ха-ха!
- Мама ваша, предположу, хорошо готовила? Ей, наверное, трудно соответствовать? - тяну тему супружеских скандалов во время обеда.
- Вокруг меня всегда женщины хорошо готовили. А может, я по этому принципу их выбирал, -и обаятельно улыбается, мол, хватит уже об этом. - А вообще Лена прекрасно готовит. Может моментально собрать стол.
Это точно, за три часа, которые мы провели в Снегирях, нас несколько раз покормили, несколько раз угостили вином и даже арманьяком тридцатилетней выдержки с тостом "За этот длинный стол друзей, который не заканчивается у нас на даче, а продолжается во многих других городах и даже странах!" Вот так. Не обошлось, конечно, без разговоров о качественной выпивке, который поддерживал наш фотокорр, я только записывала. Вот любят же мужчины, и русские, и кавказские, померяться такими воспоминаниями. Будь ты сто раз трудоголик! Франгулян, к примеру, вспомнил о своей фляжке в форме книги, которую во время сухого закона возил с собой в командировки. Уборщица в гостинице очень удивлялась: почему "Как закалялась сталь" в холодильнике?
Пока сидели в беседке, заметили подберезовик под старой березой. Тут же на свет божий явился удивительный рецепт грибной закуски от замечательного художника Иллариона Голицына: разноцветные сыроежки наломать как пармезан и замариновать с луком солью и лимонным соком.
Тушеные на углях баклажаны и перец. А лук сырой, чтобы хрустел. И никаких помидоров. Суровая, но вкусная еда.