Гастроли БДТ имени Товстоногова прошли в Москве
На сцене МХТ им. Чехова были сыграны "Гроза" Александра Островского, "Пьяные" Ивана Вырыпаева и "Губернатор" Леонида Андреева, в Малом театре показали пьесу Виктора Гусева "Слава", шедшую в 30-е годы в БДТ. Завершала гастроли легендарная "Алиса" - спектакль-бенефис Алисы Фрейндлих, поставленный Андреем Могучим в самом начале его руководства театром.
В разных на первый взгляд работах неожиданно проявилось нечто единое, что определяет творческий облик этого театра под руководством Андрея Могучего. В очень непростой период знакомства с прославленной труппой режиссер предложил прямо на ходу сочинить спектакль для выдающейся актрисы. Темой его первого спектакля "Алиса" стало время - основной герой философской сказки Льюиса Кэрролла. Кажется, что именно осмыслением разрывов и пазух времени, просвечиванием эпох занят сегодня театр, чье рождение связано с именами Александра Блока и Максима Горького.
В "Грозе" Андрей Могучий, композитор Александр Маноцков и художник Вера Мартынова как будто пытаются синтезировать модель архаического русского театра. Он голосит выплывшими из подсознания закличками, плачами, говорами русских деревень. В этом великолепном, черном пространстве, рассекаемом молниями, красными облаками и платьями, явно различаются традиции русской народной драмы, которую так рьяно изучали в начале XX века. Черный лаковый Палех с "житием" Катерины, ее взлетами и падениями, житием заповедной страны с ее нечистью, красноармейцами в буденовках, самолетами и ракетами, Сталиным и мавзолеем - омут заповедного мира здесь точно заговаривают, ощущая особое свойство времени, которое "стало в умаление приходить" (так говорит о нем персонаж "Грозы" Феклуша). Пугающая и поэтическая сказка про апокалипсис срифмована здесь с самой плотью русского мира, а над ним разливается, тянется, никак не разрешаясь, бесконечное "ка-а-а-а", только к концу первого действия допетое "...линка, калинка, калинка моя".
Изысканная красота "Грозы" заставляет говорить о новом состоянии после постмодерна, о трагическом переживании мира, включающем в себя скепсис и иронию. "Пьяные" Ивана Вырыпаева Могучий решился поставить прямо на большой сцене прекрасного старинного театра. Поставил так, как его и нужно ставить в БДТ - "сшивая" прекрасные актерские дарования с экзотическим течением слов и смыслов, с условным жестом. Подлинным содержанием спектакля становится тот остроумный, яростный, изысканный и гомерически смешной способ, которым достигается катарсис, сама возможность услышать давно исключенные постмодерном слова о вере. А заодно посмеяться над ними, а заодно понять, как давно мы их не слышали. Содержанием является едва уловимый страх, который шелестит по партеру, когда "пьяные" говорят о "Господе Боге". Ведь есть совсем немного возможностей произнести их по-настоящему. Высокий градус трагикомического, с которым играет ансамбль БДТ, позволяет слушать эти слова и смеяться сквозь слезы.
В спектакле Могучего "Губернатор", поставленном по рассказу Леонида Андреева, границы горя расширяются, как круги на воде: от индивидуального страдания героя, жаждущего возмездия за отданный им приказ о расстреле рабочих, до вселенской мистерии. Два ангела с железными крыльями, спускающиеся с театральных небес, отсылают ко всем апокалиптическим сюжетам. У серой шершавой стены, границы памяти и забвения, на стульях сидят все его участники с серыми лицами и экспрессионистским гримом; зомби или памятники, они исчезают по одному, пока не остается девочка-гимназистка с красным флагом в руках, та самая, что потом будет оплакивать бедного губернатора.
Могучий сжимает время, как в классицистской трагедии: боль Губернатора (Воробьев), расширяясь, становится лицом женщины из знаменитого протазановского фильма "Белый орел" (по тому же рассказу Андреева) с мертвым ребенком на руках или кадрами кинохроники, или белым платком (тем самым, которым он от страха махнул, дав приказ к расстрелу), накрывающим нас, как саван. А потом прямо нам под нос выкатится фура с куклами-телами, и заполненное звуками ада, страшным лицом женщины с ребенком на руках (Аграфена Петровская) и кадрами революционной кинохроники пространство заставит оплакать их, как своих близких.
Как в зеркалах Козырева, знаменитого астрофизика и норильского зэка, время идет вспять и втягивает воронкой прямо туда, где уже случился апокалипсис и потом сто лет двигался в ту же точку. И страшным итогом звучат слова Гойи из "Капричос", проговоренные Архиереем (Валерий Дегтярь): "Опыт погибших не идет впрок тем, кто стоит на пороге гибели".
Губернатор застрелен. Ангелы, деловито надев металлические крылья, влезают по лестницам вверх. И только гимназистки в белых фартуках танцуют свой птичий танец.
Наконец, последняя по времени работа театра - спектакль Константина Богомолова "Слава" по пьесе Виктора Гусева (1935) - самая горькая и провокативная работа театра. Для чего Богомолов эксгумирует сегодня пьесу, бывшую частью того сладко-героического стиля, с которым связана память о большом терроре и эпохе Сталина? Вместо пародии, вполне ожидаемой по отношению к этому тексту (ведь был же у него "Идеальный муж"), режиссер предлагает такой нежный способ вживания, вчувствования, такую степень ассимиляции, точно это по меньшей мере Расин.
Не буду рассказывать, каким образом тлен и время становятся героями этого необычайного спектакля. Как и о чем договорился режиссер с актерами, чтобы они могли наполнить забытую сегодня героическую комедию в стихах тонким психологизмом и изысканной умной иронией, остается загадкой, но Валерий Дегтярь, Анатолий Петров, Александра Куликова, Дмитрий Воробьев, Василий Реутов, Елена Попова и Нина Усатова делают это безупречно.
А о том, какую операцию с нами и временем проделал исполненный ядовитого и горького сарказма режиссер, еще долго будут спорить критики и зрители, затаив дыхание следящие за новой жизнью, казалось, навеки исчезнувшей пьесы и породившей ее эпохи.