Тимофей Кулябин: "Я не самый оптимистичный режиссер"
Тимофей, зачем сегодня люди, на ваш взгляд, идут в театр?
Тимофей Кулябин: Каждый в театр идет за своим. У всех разные запросы. У каждого человека существует своя критическая точка зрения на окружающий мир. Я ставлю спектакль только сообразно своим собственным представлениям. Для меня театр - это отражение действительности, попытка поговорить о проблемах, которыми мы терзаемся. Я живу сегодня, поэтому и театр вокруг себя делаю максимально современным. Мне кажется, все должно становиться современностью. Посему мне интересно и важно этим заниматься. Для меня театр - это сверхконцентрированная история, тогда как в реальной жизни мы очень много времени тратим на несущественные вещи. И я стараюсь делать предельно плотный режиссерский текст спектакля, который может даже показаться провокативным.
В драматическом театре режиссер более свободен, нежели в оперном?
Тимофей Кулябин: Я не придумываю оперный спектакль, просто исходя из некого сюжета, все-таки музыка тут очень важна. Я стараюсь очень внимательно относиться именно к музыке, потому что она есть драматургия в данном случае, а не текст, который поют солисты и хор. К тому же в опере часто сюжет очень хрупкий или не до конца собранный либреттистом. При этом, как правило, музыка совершенно удивительная и стройная. Например, в "Риголетто" Верди, на мой взгляд, эта проблема налицо. Внутри самой истории многие вещи кажутся крайне неестественными и надуманными. У них не сходятся концы с концами, но в музыке есть все оправдания происходящему на сцене. Поэтому всякий раз соприкасаясь с оперой, я ищу некое решение, идя от музыки, чтобы собрать сюжет в правдоподобную ситуацию, а не просто оперно-условную. И тут для меня важно понять характер музыки, почувствовать, как я ее слышу. При этом совершенно необязательно, что я буду иллюстрировать музыку, следовать за ней. Я могу идти даже где-то нарочито поперек...
Вы - один из немногих режиссеров в России, кто по традиции немецкого театра работает над постановками в тандеме с драматургом. В чем для вас его задача?
Тимофей Кулябин: Драматург, конечно, не придумывает за меня идею спектакля. Он является моим "спарринг-партнером". Его первейшая задача - обладать всей полнотой информации вокруг материала и задавать мне очень точные и неудобные вопросы по моему замыслу. И чем труднее данные вопросы, тем лучше, чтобы в реализованной концепции все сюжетные линии стройно сошлись в финале. Поэтому для меня драматург - во многом соавторская функция, одна из базовых, а не прикладная. Мы работаем вместе - он начинает раскручивать мою идею, доставать из меня все подробности и нюансы, потому что самому с собой это делать тяжело. У меня три постоянных драматурга. В драматическом театре я работаю с Ольгой Федяниной и Романом Должанским, в опере - с Ильей Кухаренко.
Кстати, когда я ставил "Дона Паскуале", для меня стало открытием, что эту оперу Доницетти писал в тот момент, когда находился в ужасной депрессии, зная о своей болезни. Жизнь его, по большому счету, уже сворачивалась, а он создает, на первый, поверхностный взгляд, казалось бы, совершенно веселую историю.
Поэтому ваш "Дон Паскуале" получился довольно жестоким высказыванием по отношению к возрасту…
Тимофей Кулябин: Я не самый оптимистичный режиссер, а к жизни отношусь с сарказмом. И, насколько было возможно, я пытался привнести какое-то драматическое содержание. Но Дон Паскуале - все же очень далекий от меня дядюшка, и смотрел я на него со стороны. Может, и потому, что музыка меня на это не спровоцировала.
А "Русалка" Дворжака более близкая вам история?
Тимофей Кулябин: До премьеры трудно об этом говорить. Могу сказать только, что работа началась для меня с большого количества ошибок или не ошибок, но проб и экспериментов. Долго ни одна идея меня не убеждала, пока я не нашел ту формулу, которая и стала основой постановки. Думаю, все из-за того, что все-таки это избыточно сказочный сюжет. Хотя и мрачный, местами даже жестокий и, конечно, очень трагический. Но все равно "Русалка" - это что-то такое для семейного просмотра. И, с одной стороны, мне хотелось сохранить этот волшебный мир, с другой, я делаю нечто современное про людей, которых я должен узнавать. Иначе я просто артистам ничего не объясню. Архетипы и типажи не должны быть театральными персонажами, а людьми из реальной жизни, которых я понимаю, чувствую их психологию. Эта работа, естественно, катастрофически изматывает. Но у меня брат-психотерапевт, он иногда мне рассказывает такое, что я понимаю: я так булки жарю. Очень много крайне сложных профессий, связанных с духом человеческим.
Вам было трудно выйти на контакт с артистами Большого театра?
Тимофей Кулябин: Я бы не сказал. Все отчетливо понимают, чего я от них добиваюсь. Я не стану истязать себя борьбой и противостоянием - просто уйду, не буду тратить свою жизнь на войну. Здесь же я не чувствую какого-то неприятия или противостояния. Наоборот, мне кажется, артисты ценят возможность почти каждому солисту выступить в двух ипостасях: сказочном и реальном. Это им явно интересно, и не думаю, что у них есть какие-то сомнения насчет того, что мы делаем. Быть может, единственная серьезная сложность в том, что у театра много сцен, много событий, занятость солистов очень большая. Порой бывает непросто всех солистов собрать на репетиции. Но таков формат театра, я на него заранее настраиваюсь.
Вам не обидно, что вы снова работаете на Новой сцене и никак не выйдете на исторические подмостки Большого театра России?
Тимофей Кулябин: Я спокойно к этому отношусь. Это всегда лишь вопрос формата и логики репертуарной политики. Я понимаю, что данное название больше подходит для Новой сцены, нежели для Исторической. Я же готов работать на любой сцене.
Вас не отпугнула от оперы ситуация вокруг вашей постановки "Тангейзера" в Новосибирске?
Тимофей Кулябин: Нет. Мне наоборот показалось, что она сплотила театральное сообщество. Для меня в театре крайне важна попытка переосмысления всего с новым и каким-то личным ощущением. На мой взгляд, ничего так театр не убивает, как бесконечное старание сделать так, чтобы всем понравилось и всех это устраивало. Но у меня нет ощущения, что я делаю что-то непонятное. Можно не считать какие-то культурные ассоциации, но эмоционально мои спектакли заряжены так, что они вполне доступны для широкой аудитории. Это не какая-то моя личная резервация. А нравится - не нравится - это уже совсем другая категория.
Что важно для вас при выборе оперы для постановки?
Тимофей Кулябин: Я очень долго принимаю решение, исходя из нескольких факторов. Это должно быть достаточно сложно для режиссера, в том смысле, что интересно. И мне обязательно нужно поверить в музыку, она мне все-таки должна понравиться, то есть мне надо эмоционально тратиться, когда я ее слушаю. Когда ничего подобного не происходит - я вне игры. Из-за этого я уже отказался от The Rake's Progress Стравинского и "Любви к трем апельсинам" Прокофьева. Потому, что, на мой взгляд, эти партитуры и либретто написаны крайне иллюстративно, и я не смогу там "покопать", а буду лишь обслуживать "хотелку" композитора.
А что уже значится в ваших оперных планах?
Тимофей Кулябин: 16 сентября у меня премьера "Царя Эдипа" и "Свадебки" Стравинского в немецком Вуппертале. Изначально этот проект предназначался для другого театра, но с ним не сложилось по финансовым причинам. И я этот проект, можно сказать, перепродал в Вупперталь, где после моего "Риголетто" в 2017 году очень хотели, чтобы я еще что-нибудь сделал. На будущее у меня уже подписано еще три оперных контракта, в том числе с Большим театром, но названия я пока не должен раскрывать.
Знаменитым оперным режиссером Тимофея Кулябина сделал его вагнеровский "Тангейзер", появившийся в Новосибирской опере в 2014 году и попавший под суд… Но международный успех пришел к режиссеру исключительно в художественной плоскости год спустя вместе с драматическим спектаклем по чеховским "Трем сестрам" в новосибирском "Красном факеле", который по сей день гастролирует по миру.
Из жизни "Русалок"
"Русалка" - самая знаменитая опера Антонина Дворжака, созданная на либретто писателя Ярослава Квапила, первая постановка которой состоялась в Праге в 1901 году. Это наиболее часто представляемая чешская опера в мире. Правда, в Советском Союзе она шла редко и под названиями "Большая любовь" или "Любовь русалки", так как у России есть своя "Русалка" - опера, написанная Александром Даргомыжским в 1848 году и впервые поставленная восемь лет спустя в Мариинском театре.
Но, несмотря на то, что партию Мельника пел даже Шаляпин, эта "Русалка" не снискала мирового признания в отличие от появившегося позже сочинения Дворжака. Его во много прославили прекрасные сопрано, любящие включать в свои концерты красивейшую арию заглавной героини "Měsíčku na nebi hlubokém…" ("Месяц мой, в дальнем поднебесье…"). Болгарка Красимира Стоянова, американка Рене Флеминг и латышская певица Кристина Ополайс составили современный успех оперы. Ныне на премьере в Большом театре партию Русалки исполнят Динара Алиева и Екатерина Морозова.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"