Владимир Хотиненко: Ноты нашей жизни написаны на небесах
Публикация в N 21 "РГ - Недели" за 31 января "Жить до 150. А зачем?" вызвала среди наших читателей живую полемику. Вслед за учеными и футурологами каждый на этот вопрос отвечает по-своему. Сегодня мы продолжаем эту тему с известным режиссером Владимиром Хотиненко - одним из противников пустой погони за долголетием. Он уверен, что это мода, которая мешает нашему бессмертию.
Желание продлить жизнь как возможно дольше происходит от неверия в бессмертие?
Владимир Хотиненко: Мерилом человеческой жизни является смерть. Как это ни парадоксально звучит. В отсутствие смерти жизнь попросту теряет свою ценность. Даже жизнь вечная, следующая после земной жизни, предполагает тот самый порог, который мы называем смертью. Что там за ним, нам неведомо... Может быть, именно для этого он и необходим.
Когда появляется желание просто продлить жизнь, возникает вопрос, - для чего? Если взять за аксиому, что земная жизнь является неким периодом воспитания, прохождения ряда испытаний, то зачем искусственно затягивать этот период?
И тем не менее человечество неуклонно следует по пути продления жизни.
Владимир Хотиненко: Безусловно, жизнь человека удлиняется. Это происходит за счет борьбы с болезнями, общий уровень медицины растет во всем мире. Какие-то заболевания, ранее уносившие миллионы жизней, побеждены. Но все эти процессы не связаны с вмешательством во внутренний мир человека. К примеру, когда мы выводим новую породу собак или лошадей в надежде получить новые достоинства в популяции, мы не вмешиваемся в саму суть, не пытаемся сделать из собаки птицу, а из лошади рыбу. Потому что если они начнут летать и плавать, это уже будут не лошадь и не собака...
Так же и с человеком. Тут главный вопрос, на который нужно получить ответ: а зачем? Пусть даже технически это возможно, но зачем это делать практически?
Человек ненасытен. Если он сможет жить до 150 лет, он потом захочет жить до 200, 250 и так далее. Процесс этот бесконечен. И для этого он пойдет на любые уловки вплоть до вмешательства в генетические коды, а это может повлечь за собой несусветные последствия. Сейчас даже предположить невозможно, каковы они будут. И это самая большая опасность, подстерегающая сегодня человечество. Не атомные бомбы, не метеоритные бомбардировки, а именно опасность человека перестать быть самим собой.
У Дэвида Кроненберга есть фильм "Муха". Сюжет такой. В научный прибор попала случайно залетевшая муха, в результате геномы человека и мухи перемешались. И сначала это не было заметно, у человека даже появились какие-то сверхспособности. Но, в конце концов, человек все равно превратился в чудовище.
Можно ли говорить, что жизнь была неполной у тех, кто умер в молодом возрасте?
Владимир Хотиненко: Ноты нашей жизни написаны на небесах. Мы лишь исполняем эту музыку. Пушкин ушел рано, но это вовсе не означает, что это произошло не вовремя. Жизнь бесконечна после смерти. Никто не доказал обратного. Существуют даже измерения веса души. Якобы, когда человек умирает, и душа оставляет свою оболочку, тело становится легче на 21 грамм или что-то около того. Тут не важны цифры. Важно другое, что нет достаточных оснований считать, что бытие прекращается с последним вздохом. А если это так, то какая разница, сколько земных лет прожил человек, важно, - как он это сделал! Но и тут тоже нет единого мерила успешности. Пушкин великий поэт, но были и другие, чей жизненный путь мог быть не таким заметным для других, но в то же время даже более значительным, например, монашеский путь отречения.
Эмбрион за несколько месяцев проходит колоссальный путь от ничтожной малости до полноценного человека. Процесс рождения, кстати, такой же болезненный и мучительный, как и смерть! Но почему-то никому в голову не приходит идея продлить жизнь в утробе матери. Хотя там наверняка было очень удобно, тепло и спокойно. А приходит человек в мир, где холодно, страшно и больно... Но всему свое время и свой срок. Наша земная жизнь - она тоже своего рода эмбриональная, она тоже проходит свои этапы и циклы.
Человек умирает, когда ему с ушедшими интересней, чем с оставшимися?
Владимир Хотиненко: Тут, что называется, есть варианты. Человек может уйти внезапно, и это один вариант. Другой, когда люди понимают, что там, в загробной жизни, у него знакомых уже больше, чем тут, живущих на земле, и это, безусловно, играет свою роль. Кажется, Виктор Шкловский пошутил, что ему нужна новая записная книжка, поскольку в старой все уже умерли. И это очень часто встречается. Человек исчерпывает свои земные смыслы, использует свой потенциал без остатка. Но это не исключает такие примеры, когда и в старости люди живут довольно активной жизнью.
Дает ли старость дополнительные краски к жизни? Стареть интересно? Боитесь ли смерти?
Владимир Хотиненко: Я еще не до такой степени старый человек (смеется). Не могу с уверенностью раскрыть всю палитру.
Что касается смерти... Одного монаха спросили, боится ли он смерти. Он ответил: "Бояться не боюсь, но робею". Вот я тоже - робею.
Наверное, в этих вопросах нет универсального ответа. Очень большая вариативность. Человека могут окружать родные и близкие, он может жить вместе с единственным любимым на всю жизнь человеком, он может состариться в одиночестве. Во всех этих случаях ответы будут разные. Хотя окончательно и навсегда человек уходит один. И тут все советы и чужой опыт бесполезны. Этому нельзя научить, этому можно лишь научиться!
Вариантов старости гораздо больше, чем вариантов молодости... К примеру, Альцгеймер, кроме шуток, это тоже целый мир!
Владимир Хотиненко: Когда у меня была передача "Смотрим... Обсуждаем", я представлял зрителям очень интересный документальный фильм, который сын снял про свою маму, страдавшую болезнью Альцгеймера. Безусловно, эти люди тоже живут своей неповторимой жизнью, и нельзя сказать, что их жизнь в чем-то менее ценна, даже если каждое утро начинается с чистого листа. Старость, безусловно, тоже красива и многообразна, как и юность, даже если ее краски не такие яркие.
Вообще, каждый этап жизни должен восприниматься с благодарностью и проживаться до конца. В молодые годы надо жить размашисто, совершать ошибки, преодолевать их. Старость, наверное, более созерцательна и мудра...
Но главное, на мой взгляд, не в этом, главное - попытаться понять, для чего тебе ниспосланы все испытания жизненного пути, какой вывод нужно из этого сделать, как измениться, что изменить? Ведь очень многие задают совершенно другой вопрос: за что? Я такой замечательный, а на меня один за одним сыплются неприятности. И если первый вопрос дает возможность пройти этот путь достойно, то второй заводит человека в тупик.
Вы для себя составляли картину старости и смерти?
Владимир Хотиненко: Честно говоря, нет. Смерти, как в молитве говорится, хотелось бы безболезненной и непостыдной. И хватит с меня. Дальше только Воля Божья! Я знаю столько разных примеров, что универсального ответа нет.
Что делать в оставшиеся семьдесят лет, которые предлагают ученые к уже существующей жизни? Для чего нужна еще одна жизнь, если она не является новой, а лишь ее продолжением?
Владимир Хотиненко: Микеланджело прожил довольно долго... Я беру людей, у которых жизнь была наполнена смыслом. Луис Бунюэль в восемьдесят лет снял ленту "Этот смутный объект желания", фильм про любовь, наполненный молодым задором и хулиганством. У каждого тоже есть какой-то свой код, и каждому это отмерено. Китайские мудрецы годами неподвижно созерцали окружающий мир и в одной капле воды могли увидеть море. Бывает и такое, вдруг какая-то бабушка начинает писать картины - цветных, ярких петухов.
Если у человека в жизни есть смысл, то он найдет чем заняться еще лет пятьдесят... Но сама идея вечной жизни на земле тупиковая. Вот тут и возникает бессмысленность. Это существование перестает быть человеческим.