Мариинский театр провел месяц Римского-Корсакова
Мариинку не случайно называют "домом Римского-Корсакова": именно здесь состоялись семь мировых премьер его опер, композитор и дебютировал в Мариинке, со своей первой оперной партитурой "Псковитянка" (в 1873 году). Первым дирижером его опер был легендарный мариинский маэстро Эдуард Направник, а за полтора века на этой сцене в партиях Римского-Корсакова вышли практически все лучшие певцы - от великих Шаляпина, Собинова, Ершова, Забелы-Врубель, Фигнер, до нового молодого поколения.
Но даже для Мариинского театра проект - все 15 опер Римского-Корсакова - исторический. В таком объеме музыка Римского-Корсакова не звучала нигде и никогда. А некоторые партитуры открылись даже для петербургской публики практически с нуля: "Вера Шелога", "Сервилия", "Пан воевода", "Млада", "Кащей бессмертный" - все эти оперы в лучшем случае исполнялись здесь раз за столетие или впервые. Кроме редкостей, на фестивале представили весь текущий римско-корсаковский репертуар: хрестоматийную "Царскую невесту", "Снегурочку", "Сказку о царе Салтане", "Ночь перед Рождеством", "Майскую ночь" и другие, среди них - драгоценные раритеты - "Садко" с восстановленными декорациями Константина Коровина 1923 года, "Псковитянку" Федора Федоровского 1952 года.
По словам Гергиева, "25 лет назад, на фестивале к 150-летию Николая Андреевича, подобные задачи даже не ставились, хотя и тогда программа была внушительной: звучали произведения Римского-Корсакова, Лядова, Стравинского, Мусоргского, исполнялся "Борис Годунов" в оркестровке Римского-Корсакова, сочинения Дебюсси, Равеля, Мессиана. Тогда была попытка проследить влияние Римского-Корсакова". На этот раз музыку юбиляра представили в полновесном оперном формате, показав, по сути, и свою историю, и фестивальные премьеры ("Кащей бессмертный", "Моцарт и Сальери"), разные составы певцов, беспрецедентную по объемам работу хора и оркестра.
Показали в эти дни в Мариинке-2 и один из своих лучших спектаклей - "Сказание о невидимом граде Китеже" в постановке Дмитрия Чернякова, сохраняющийся в афише уже 18 лет. Поразительно, но за прошедшие десятилетия спектакль не утратил ни своей сценической актуальности, ни остроты заложенных в нем смыслов: режиссер столкнул здесь "житие" Февронии со злободневной реальностью, тему врагов страны с социальным гротеском, сиюминутное и сакральное. Даже сцена в Малом Китеже, где толпа встречает свадебный поезд Февронии, создававшаяся когда-то как собирательный образ российской жизни 90-х, сегодня сменила в реальности разве что костюмы и реквизит - клетчатые сумки, коробки на колесах, спортивные штаны с лампасами. Как актуальна и тема внешнего врага, так страшно метафорически решенная у Чернякова: дурман, кошмарный сон, где двуглавый механический всадник-чудище и толпа Батыя в одеждах, напоминающих воинственных кочевников-мадьяр, уничтожает Малый Китеж. На другом полюсе у Чернякова - Китеж Великий, надмирный, где, словно на иконе всех святых, застыли в неподвижной мизансцене, все в белом, лучшие люди из разных времен российской истории.
Гергиев ведет эту партитуру как мистерию (так понимали ее и современники Римского-Корсакова), ясно сближая ее с мистическим вагнеровским "Парсифалем": таинственные колокола невидимого Китежа звучат у него подобно особым, тягучим сверхъестественным звонам Грааля, для которых Вагнер придумал в свое время специальный инструмент. В гергиевском "Китеже" - и потусторонность, и красочный лесной мир с трелями "птиц", волшебными разливами арф, и мягкая кантилена струнных в ариях блаженной Февронии, так напоминающих райские миражи Марфы из "Царской невесты". Но главное в этой партитуре, как и во всяком "житии", это борьба сил света и тьмы, символически - Китежа с врагами, буквально "набегающими" в оркестре "топотами", резкими трубами, ударами литавр - с апогеем в "Сече при Керженце". Финальную точку - последний звук оперы Гергиев тянет долго и величественно, не растворяя его, а, словно открывая в бесконечное движение в вечность.
С таким же посылом он завершил и "Сервилию", прозвучавшую в концертной версии в Мариинке впервые после ее исторической премьеры. Финальный мощный хор Credo (Верую), словно куполом увенчал грандиозное музыкальное действо с участием более двадцати солистов и большого хора, погрузившее в атмосферу времени первых христиан, гонимых во времена Нерона в Риме. У Римского-Корсакова, как всегда, история скрестилась здесь со страстным любовным сюжетом, где дочь сенатора Сервилия, спасая своего возлюбленного трибуна Валерия Рустика от интриг отвергнутого ею Эгнатия, приняла в итоге христианство. В опере был собран весь римский "монументализм" - сцены в термах, Римский форум, суде с участием преторианцев, консулов, трибунов, народные картины римской жизни, мистика с явлением призрака в сцене гадания Сервилии - богатейший и экзотический постановочный материал.
И в первом музыкальном прочтении Гергиев открыл не менее богатые и неожиданные музыкальные параллели это партитуры, показав ее и как часть римско-корсаковского мира, где арии Сервилии (в абсолютно завораживающем исполнении Ангелины Ахмедовой) отсылают к образу Марфы из "Царской невесты" и к будущей (еще не написанной) Февронии, и как часть западноевропейской музыки рубежа XIX-XX веков, с ясно проступающими удивительными ассоциациями с Рихардом Штраусом (его будущим "Кавалером розы") и вагнеровской музыкой "Тангейзера" и "Парсифаля". Солисты звучали убедительно в своих "античных" партиях, а финал Credo прозвучал с таким вселенским масштабом, что было понятно - истинную веру не победить.
Месяц Римского-Корсакова завершился спектаклем "Золотой петушок". Следующий марафон музыки Римского-Корсакова Гергиев проведет на Московском Пасхальном фестивале.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"