Французский хореограф поставил балет в Театре Сац
Что для вас значит образ Нижинского?
Патрик де Бана: Нижинский открыл двери для танцовщиков всех поколений. До него мужчины в балете только носили девушек, стояли за балеринами. Нижинский смог выстроить собственную легенду, сделать фигуру мужчины в танце самодостаточной. Он изобрел, открыл неизведанную дорогу. В этом с ним может сравниться только Морис Бежар.
Если с Нижинским вы встретиться не могли, то с Бежаром вам довелось работать. Какую роль он сыграл в вашей жизни?
Патрик де Бана: В течение пяти лет Морис был воздухом, которым я дышал. Мне было шестнадцать, когда на каникулах в Париже мой приятель однажды включил видеокассету с записью балета Бежара. Это был "Гелиогабал". Мне предстояло еще два года учиться в школе Гамбургского балета, но с того момента я понял, где хочу быть и почему. После школы я думал только о труппе Бежара. На просмотре он присутствовал минуту или две. Я решил, что провалился. Ко мне подошел кто-то из репетиторов, попросил показать какие-то поддержки с девочками и вскоре вернулся с моим контрактом. Работа с Морисом Бежаром - самый-самый лучший шанс, который я получил в жизни. Он раскрыл мое сознание, показал все возможности танца. У него был собственный взгляд на мир, и он умел показать его своими глазами. У нас преподавал Азарий Плисецкий из Большого театра и танцевала Сильви Гиллем - все это было частью мира Мориса. Для меня это был рай.
Тем не менее вы решили покинуть этот рай. Почему?
Патрик де Бана: Из 12 месяцев восемь мы проводили на гастролях. В этом графике я прожил пять лет. Но однажды в Милане на нашем спектакле оказался Начо Дуато. Он спросил, не хочу ли я присоединиться к его Национальной танцевальной компании Испании на положении ведущего солиста. Я принял приглашение.
Что подтолкнуло вас к самостоятельной постановочной работе?
Патрик де Бана: Я никогда не хотел ставить. Мечтал, что у меня будет своя ферма - лошади, овцы, может быть, пара коров, собаки... Но Начо каждый год устраивал мастерские, на которых танцовщики что-то ставили. И однажды он спросил: "Почему бы тебе не принять участие?" Я решил, что попробую, и, к моему удивлению, у постановки был успех. На следующий год - опять. На третий раз Начо предложил сделать репертуарный спектакль...
Как вы пришли к идее "Свадебки"?
Патрик де Бана: Идею нашего сотрудничества предложила Алевтина Иоффе, главный дирижер Детского музыкального театра имени Сац. Она сказала, что увидела мою постановку для Светланы Захаровой и захотела работать со мной, оценив музыкальность. Она очень сильная женщина, и с ней мне захотелось сделать что-то сильное. Тогда я сразу подумал о "Свадебке".
Несколько лет назад я ставил "Весну священную" в Новосибирском театре, и первой частью там исполняли "Свадебку" в оркестровом варианте, без танца. Когда я слушал эту музыку из-за кулис, думал: "Очень хочу сделать это! Было бы прекрасно сделать единый вечер, в котором соединены "Весна священная" и "Свадебка".
У этого балета интересная традиция интерпретаций. Она включает и сюжетные решения, и абстрактные. Что ближе вам?
Патрик де Бана: Сюжет у меня есть абсолютно точно. Я не тот хореограф, который рассматривает балет с интеллектуальной точки зрения. Я иду скорее от анимализма, прислушиваясь к своим животным инстинктам. Даже в своих абстрактных балетах я заставляю людей плакать. В нашей "Свадебке" я пытаюсь поговорить не о Нижинском-танцовщике, а о Нижинском-человеке. В прологе мы оказываемся в одной из психиатрических лечебниц, где находился Нижинский. Он шепчет что-то самому себе, разговаривает с духами обо всех прекрасных "свадьбах", которые были у него в жизни. И наша "Свадебка" - это всего лишь иллюзия. То, что происходит в голове Нижинского. Не нужно быть интеллектуально подкованным, чтобы говорить об эмоциях. Вы просто должны чувствовать боль другого человека.