Какие тайные мечты воплотила картина "Купчиха за чаем"

Немногие художники удостаиваются чести превратить свое имя в нарицательное и создать свой собственный тип. Рубенсовские женщины, мадонны Рафаэля. У Кустодиева тоже получилось. Понятие "кустодиевские красавицы" давно уже стало привычным определением пышных дам. Ироничным, но восхищенным. Насмешливым, но любовным. Он и писал их ровно с таким же чувством.

Странно представить, что свою "Купчиху за чаем" (буйство плоти! изобилие лакомств! торжествующая песнь победившего быта!) Борис Кустодиев создал в голодном Петрограде 1918 года, будучи малоподвижным инвалидом в коляске. Причем писал с натуры. Хотя его модель - соседка по дому Галина Адеркас - была отнюдь не купчихой и совсем не такой толстухой.

Урожденная баронесса, она училась на медицинском факультете, позднее бросила медицину и занялась музыкой, стала солисткой хора, затем служила в цирке. А на сохранившихся зарисовках видно, что в жизни она была гораздо стройнее, чем вышла на картине. Но все равно до конца жизни Адеркас гордилась этим своим воплощением. Да и было чем! Роскошные бело-розовые плечи, соболиные брови, нежные пальчики... А глаза с поволокой? А шелковое платье с кружевом и брошью?

По совести говоря, все в этом полотне - нарушение хорошего вкуса и тонкого стиля. Все чересчур, все в избытке. И наряд героини ("надела все лучшее сразу"). И чайный стол, где выпечка спорит с фруктами, а крутобокий самовар - с разрезанным арбузом. И блюдечко в руке с манерно отставленным мизинцем. И этот ужасный котик, как будто от простодушной блогерши убежал. И сонм персонажей, и лес колоколен на заднем плане: какая навязчивая аллегория.

Но автору полотна и требовалось такое лубочное воплощение бесстыдного достатка. В промерзлом революционном Петрограде он писал мечту. Может быть, мечту восставших масс. Может быть, свою: детскую мечту о баснословных временах, когда все дни были солнечными, ягоды - сладкими, все взрослые - важными, дородными и добродушными. Он понимал, что это уже не повторится. А потому все так гротескно преувеличил, едва не шаржировал.

"Купчиха за чаем" где только ни выставлялась - и в Петрограде, и в Европе, и повсюду собирала восторженные отзывы. Цветопись Кустодиева сравнивали с Тицианом, а мимику купчихи - с улыбкой Джоконды. Картиной восхищались и благочестивые консерваторы вроде художника Нестерова, и певцы революции вроде поэта Маяковского. Хотя в искусстве уже вовсю утверждался авангард: экспрессионисты, абстракционисты, кубисты, супрематисты. А рыцари революции обличали мещанский быт.

Больше того! Эта картина и в советское время тиражировалась достаточно часто. Ее воспроизводили на почтовых марках. И до сих пор возле этой картины в Русском музее зритель расплывается в улыбке узнавания: словно встретил давнюю знакомую - даму, приятную во всех отношениях.

В революционном Петрограде Кустодиев писал мечту, картина воплощала бесстыдный достаток

Она кажется нам олицетворением всех забавных героинь русской литературы, что кочуют по книжкам и пьесам Гоголя, Островского и Лескова. Можно вспомнить и Нонну Мордюкову в незабываемой роли госпожи Белотеловой в "Женитьбе Бальзаминова": актриса говорила, что сама себе напоминала в гриме кустодиевскую купчиху. А мне, когда я вижу эти зрительские улыбки, вспоминается, как у Андрея Платонова героиня по имени Фро, пролетарская Афродита, сокрушалась: "Я, наверное, мещанка". Отец, старый механик, ее утешал: "Тебе до мещанки еще долго жить и учиться нужно: те хорошие женщины были".

Кот и самовар - еще два важных персонажа картины. Кот, да за левым плечом - очевидное воплощение соблазнов от нечистой силы: привет булгаковскому Бегемоту. А самовар и процесс чаепития - отдельный сюжет русской живописи, от Василия Перова ("Чаепитие в Мытищах") до Бориса Иогансона ("Сговор у кулака"). У всех он - символ зажиточности, уюта, традиционного уклада. Но только Кустодиев превратил эту сцену в мгновенно узнаваемую эмблему. И тут с ним может соперничать разве что Хармс ("Самовар Иван Иваныч").

Интересно, что в жизни Борис Кустодиев - поджарый, чтобы не сказать худосочный, болезненный и хилый - имел совсем иные вкусы, чем декларировал в своей живописи. Его жена Юлия была хрупкой "акварельной" шатенкой непримечательной в общем внешности. А сам Кустодиев шутя говорил, что "худые женщины на творчество не вдохновляют".

Вот и мы, глядя на это избыточное "дурновкусие", понимаем, что где-то втайне, глубоко внутри себя, мечтаем о подобном "нарушении правил". О блаженном, летне-отпускном, солнечном ничегонеделании. Ну хотя бы на дачной террасе. И чтобы соседи за перилами вели примерно такое же растительное существование.