Михаил Плетнев открыл XI Большой фестиваль РНО
Как и всегда, драматургию концерта Михаил Плетнев выстроил оригинально: от музыки "смерти" - к гимну вечно живому искусству, от сумрачной тайны, скрывающей то, что ждет каждого по ту сторону жизни, от "дьявольской" музыки, вовлекающей в танец восставших из могил, - к скрябинской утопии нового мира с его божеством - искусством. По сути, это главные мотивы декадентства времен Сен-Санса и Скрябина: на одном полюсе - образы распада, тлена, на другом - культ красоты, панэстетизм.
Между тем интерпретации Михаилом Плетневым и РНО выбранных партитур такого контраста не обнаружили. Так, инфернальный звуковой мир "Пляски смерти" (фр. - Dance Macabre) Сен-Санса, разворачивавшийся от полуночного "боя часов" на струне арфы и дьявольского соло скрипки, искушающего покойников крутиться в жутком вальсе, постукивая костями, прозвучал в исполнении РНО неожиданно уравновешенно, в неторопливом темпе, плотно по звуку. Словно это был не потусторонний мир, вращающийся под нервный звук скрипки-Смерти, а реальность, оптически приближенная, звучавшая ясно, в механически четком движении, отрывистым звуком, с жутковато "подвывающими" струнными. Плетнев словно перевернул оптику партитуры, разыграв мир кладбищенской жути как реальности, а нежные ностальгические мотивы скрипок, католическую тему Dies Irae (День гнева) дал в разреженной, тихой динамике - как отзвуки из другого мира. И только в финале после соло кларнета ("крик петуха") этот мрачный макабр оборвался долгой паузой, из тишины которой зазвучало одинокое печальное соло скрипки (Алексей Бруни), а струнные "упорхнули", подобно нечистой силе поутру.
В романтической партитуре Первого виолончельного концерта Сен-Санса солировал Миша Майский. К слову, месяц назад он уже исполнил этот концерт с РНО в Юрмале, в зале "Дзинтари" на новом фестивале классической музыки. Сыгранность и ансамблевый баланс у солиста и оркестра были идеальными, хотя, показалось, Плетнев немного укротил страстную и харизматичную "стихию" Майского. Тем не менее его виолончель звучала ярко, крупно, внятно, с бесподобно красивой кантиленой и тонко выстроенным менуэтом, где вступала в изящный "дуэт" со струнными и деревянными.
Но ключевой партитурой вечера стала, конечно, Первая симфония Скрябина, нечасто звучащая в концертных залах, особенно в своей полной версии с хоровым финалом на стихи композитора. Но Скрябин - один из "вечных спутников" Плетнева, чью музыку - фортепианную, симфоническую - он играет постоянно и очевидно увлечен его утопией преображения мира искусством. У него даже была идея исполнить скрябинскую Мистерию (для оркестра, света и хора в 7000 человек), призванную объединить все человечество, в Индии, на берегу Ганга. В мистериальном ключе он трактовал и Первую симфонию, в партитуре которой открыл все коды скрябинской музыки: звуковой мираж "света" (скрябинского Luce), медленно развернувшийся в первой части симфонии Lento - разреженная звучность оркестра, нарастающий, расширяющийся, заполняющий весь оркестровый объем. Плетнев показывал в этом расширении каждый звук, рельефы чистейших инструментальных соло, скрябинские "томления", драматическую оркестровую фактуру в духе Чайковского, вагнеровские влияния, прозрачность и идиллию звуковой красоты. И каждая из шести частей у Плетнева разворачивалась как ступень, как движение к финальному апофеозу, к вершине Мистерии, где к оркестру присоединились меццо-сопрано (Полина Шамаева), тенор (Юрий Ростоцкий) и Хоровая капелла имени А.А. Юрлова. Эта шестая часть симфонии стала кульминацией и квинтэссенцией всей программы, составленной для этого вечера Плетневым ("от бренного к вечному)", и прозвучала у него, по сути, как духовная музыка - гимн искусству со словами, в будущее которых верил Скрябин и суть которых особенно актуальна сейчас: "Придите, все народы мира, Искусству славу воспоем!" Поскольку только искусство имеет силу объединять людей.