Как создавалась книга "Ушли на рассвете. Судьбы и стихи"
Как возникла идея книги?
Дмитрий Шеваров: Не могу сказать, что мной двигала идея. Даже точно - не идея. Двигало чувство. То, к чему мне выпало прикоснуться, надо как-то сберечь, передать из рук в руки. А возникла во мне книга ...сорок пять лет назад.
9 мая 1975 года мы с мамой пошли на Плотинку, это центр Свердловска. Там встречались фронтовики. Сегодня я ровесник тех фронтовиков.
Мама дарила фронтовикам цветы, а я - значки, которые прихватил из дома, опустошив свою коллекцию.
В то время моя мама Зоряна Рымаренко работала редактором на телевидении и готовила передачи о погибших на войне поэтах - Владиславе Занадворнове, Леониде Вилкомире, Ариане Тихачеке... Эти имена уже тогда стали мне родными.
В составлении сборника помогало много людей. Какие встречи особенно запомнились?
Дмитрий Шеваров: Да, список тех, кто помогал, занимает в начале книги не одну страницу. А самая памятная встреча, пожалуй, - с Ольгой Глебовной Удинцевой, племянницей одного из героев моей книги поэта Дмитрия Удинцева.
С 1920-х годов Удинцевы живут в деревянном доме близ Тимирязевской академии. Отсюда и ушел на фронт Дмитрий Удинцев. Я был поражен, с каким благоговением в этом доме относятся к каждому листочку, которого касалась его рука.
Быть поэту однажды узнанным или уйти в небытие - получается, что это иногда зависит от одной семьи?
Дмитрий Шеваров: Часто - от одного человека. Ведь то, что находится в семейном архиве и достается нам по наследству, существует в единственном экземпляре.
Больше нигде на свете нет такой фотографии, такого письма или такой вот свернутой вчетверо записки на тетрадном листке.
И если наследнику, который волею судьбы распоряжается архивом, видится в нем лишь гора пыльных пожелтевших бумаг - тогда может случиться беда. Архив исчезнет, а вместе с ним и память о человеке.
Вот мы говорили об Удинцевых. У Димы рано ушли родители, и его воспитывала тетя Наташа, сестра матери. После гибели племянника тетя Наташа собрала все, до чего дотрагивалась рука Димы. И когда мы с Ольгой Глебовной открыли два чемодана с архивом Димы, там оказался почти идеальный порядок.
Другой пример - моя мама. Если бы она в 1980-е годы не подготовила телевизионную передачу об Ариане Тихачеке, о таком поэте бы никто не узнал, и он не стал бы героем моей книги.
Готовясь к передаче, мама переписала письма Ариана и стихи. Нашла его одноклассниц и записала их воспоминания.
Пленки с телепередачами тогда бездумно стирали сразу после выхода в эфир, а вот рабочие блокноты мама сберегла. И когда я взялся за книгу, оказалось, что мамин блокнот об Ариане - это все, что о нем уцелело. В архивах же и музеях ничего о юном поэте нет, а его близкие давно ушли.
В этом году - 80 лет с начала войны. И кажется, что о поэтах-героях мы давно уже должны все знать.
Дмитрий Шеваров: Должны знать, но не знаем. А что мы знаем о погибших на войне молодых художниках, музыкантах, актерах, математиках и философах? Много ли вы видели книг, им посвященных?
Остались ли для вас загадки в судьбах тех поэтов, о которых вы пишете?
Дмитрий Шеваров: Некоторые судьбы - сплошная загадка. В 1960-х в первых антологиях фронтовой поэзии печатались стихи Виктора Лузгина. Об авторе было сказано: летчик, погиб в 1945 году. Мой добровольный помощник Игорь Нефедов нашел данные на Виктора Федоровича Лузгина, воевавшего в полку ночных бомбардировщиков. Но тот ли это Виктор? Где родился поэт-летчик, где жил, как погиб, где его архив? Почему после 1960-х стихи Лузгина перестали печататься в сборниках фронтовой поэзии? На эти вопросы пока нет ответов.
Вы называете поэтами даже тех ваших героев, от кого осталось всего несколько поэтических строк. И вы приглашаете читателя разделить эту точку зрения. Почему?
Дмитрий Шеваров: Поэты - не только те, кто дожил до удостоверения Союза писателей, до славы, юбилеев и наград. Вовсе не те.
Вспоминается строчка из песни "На жизнь поэтов" Саши Башлачёва: "Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели..." Люди по слепоте своей и суетности могут забыть. Но кроме земной точки зрения есть и небесная.
Помнить и сожалеть можно только о том, что знаешь и любишь. Ваша книга помогает узнать и полюбить этих мальчиков, а значит, не забыть. Кто из них особенно полюбился вам?
Дмитрий Шеваров: Они - ровесники моих детей, поэтому всех люблю, всех жалею.
В стихах сборника мало примет времени, идеологии, нет ярости, культа ненависти к противнику - того, с чем многие ассоциируют военную поэзию. Пишут о любви, о природе, о вечном. Почему это так?
Дмитрий Шеваров: На фронте было не до поэзии. Если ребятам иногда и выпадала возможность написать что-то в стихах, то это письма домой. И это скорее антивоенная поэзия, а не военная. Лишь несколько молодых людей успели напечататься в дивизионных многотиражках. Но и для армейских газет они писали совсем не агитки. Георгий Суворов, который рос сиротой, писал стихотворные посвящения друзьям, Володя Калачёв и Евгений Разиков - о родном доме, Леонид Розенберг - о маме...
Вы пишете, что наивными романтиками поэты не были, не были и ура-патриотами. Но тогда кем они были? Откуда взялось это особенное поколение?
Дмитрий Шеваров: Сейчас почему-то принято представлять юношей 1941 года слепыми котятами. Мол, они были патриотами, потому что не знали правды о происходящем в стране, боготворили Сталина. Ничего подобного - они знали не меньше, чем мы с вами. Только знали не из книг и интернета, а из опыта своей короткой жизни.
Почти в каждой семье были арестованные, сосланные или расстрелянные. Поэтому ребята смотрели на жизнь без иллюзий.
В них совсем не было инфантильности. Они готовили себя к испытаниям. Закаляли волю, занимались спортом, изучали языки. Вырабатывали собственную точку зрения на все события.
Они уходили на фронт с пониманием того, что главное поле битвы - душа человека. И чтобы победить фашизм, надо победить зло в своей душе.
Во всей поэзии о войне трудно найти более христианские строки, чем те, что нам оставил комсомолец Вася Кубанёв:
А кончится битва -
Солдат не судите чужих.
Прошу, передайте:
Я с ними боролся за них…
Да, так мог бы написать только духовно зрелый человек, может быть, даже инок. Очень многое в книге не стыкуется с тем, что мы знаем о том времени. Чем это объяснить?
Дмитрий Шеваров: Глубиной и сложностью эпохи, которую мы плохо себе представляем. Я с детства, как и все мои ровесники, много читал и смотрел о войне. Беседовал с писателями-фронтовиками Виктором Астафьевым, Евгением Носовым, Андреем Турковым, Константином Ваншенкиным...
В общем, я что-то знал. Но когда стал читать дневники погибших 20-летних поэтов, разбирать их пожелтевшие, будто обожженные письма - переживал потрясение. Прежде всего от ранней мудрости этих мальчиков.
К тому же их письма - путеводитель по мировой культуре. Ребята читают Евангелие и "Войну и мир", переводят с английского и немецкого, обсуждают Хемингуэя, Эренбурга и Пришвина.
Кстати, Дмитрий Удинцев переписывался во время войны с Михаилом Пришвиным, а Евгений Разиков - с Константином Паустовским.
В книге мелькает мысль, что, выживи эти мальчики на фронтах войны, и современная поэзия была бы другой. Можем ли мы хотя бы предположить, какой?
Дмитрий Шеваров: Да что поэзия - жизнь была бы другой.
О чем вы размышляли, завершая книгу?
Дмитрий Шеваров: Я думаю о ребятах только как о живых. Поэтому не оставляет мысль о том, а достойна ли эта книга их памяти, понравилась бы она им или нет.
И что вы думаете сейчас, когда книга вышла?
Дмитрий Шеваров: Мне кажется: они бы ее приняли. Потому что книга получилась строгой. Без сиропа. Надеюсь, и мама моя приняла бы ее. Ведь в ней исполнилось то, к чему мы оба стремились... Но мама ушла. Это случилось 9 апреля - в тот день, когда книгу отправили в типографию.
В предисловии вы пишете, что в деле поиска молодых поэтов, погибших в Великой Отечественной, рано ставить точку. Что это будет: новая книга, новые очерки в "РГ"?
Дмитрий Шеваров: Когда речь идет о ребятах, которым еще бы жить и жить, то какая может быть точка? Как пел Саша Башлачёв: "Поэты живут. И должны оставаться живыми..."
Источник: "Азбука воспитания"