"Порочная связь": семейные узы, побочные связи, шнурки и кот Лабес
В любом случае имеются в виду некие силы, которые притягивают людей друг к другу и сковывают желание вести себя как приспичило. Узы, именуемые моралью. Обязательства близких людей друг перед другом. В этом смысле можно считать, что перед нами "Осенний марафон" по-итальянски.
Режиссер Даниэле Лукетти повествует о неаполитанском семействе, где глава семьи Альдо купает своих детишек в ванне, пока мама Ванда хлопочет по хозяйству. Первая трещина в идиллии возникнет очень скоро: папа Альдо признается маме Ванде, что переспал с другой женщиной. Ошарашенная мама реагирует остро, а озадаченный папа и сам пока не может разобраться, это нахлынула новая любовь или он просто сходил налево.
Папа - ведущий литературных передач на радио в Риме и мотается между двумя городами, часто застревая в каждом. Что, понятно, возбуждает в Ванде новые приливы ревности. И когда во время одного из визитов к нему на радиостанцию она обнаруживает рядом с мужем хорошенькую Лидию, разгорается шторм с истерическими сценами на глазах у потрясенных детишек и попыткой самоубийства. Классическая и столь всеми любимая экзальтация итальянского кино предстает в гипертрофированном до гротеска виде.
Чтобы придать банальному любовному треугольнику видимость утонченно зашифрованного артхауса, режиссер режет растянутую на много лет историю на лоскутки и их перемешивает, бросая действие из вчера в сегодня, а потом в старость героев, потом в отрочество подросших детишек, потом назад, к истории загадочного погрома в родительском доме. По идее, один лоскуток должен объяснить заинтригованному зрителю тайну другого, и все они в итоге должны образовать единый неделимый пазл. Но дело осложняется тем, что режиссер не рискнул доверить хорошим актерам Альбе Рорвахер (Ванда) и Луиджи Ло Кашио (Альдо) сыграть разные возрасты героев и на роли пожилых супругов пригласил тоже хороших, но ни типажно, ни по манере игры не похожих актеров Лауру Моранте и Сильвио Орландо. И кажется, что это не герои постарели, а просто пошла другая история с другими персонажами. И когда эти две истории вдруг начинают причудливо перемешиваться, пересекаться друг с другом, фильм начинает смахивать на экспрессивное творение театрального кружка в доме скорби - нечто подобное тому, что учинили братья Тавиани, сняв шекспировского "Юлия Цезаря" в исполнении обитателей тюрьмы "Ребибия", только на этот раз актеры никого не убивали, а немного сдвинулись по фазе.
Впечатление усиливается сценарной и актерской экзальтацией, давно не наблюдавшейся даже в итальянском кино. Каждый из персонажей рано или поздно получает свой звездный час в жанре истерики, пересекающей все натуральные пределы. Мама с застывшим выражением презрения к перевернувшемуся миру на лице пытается покончить с собой. Долго крепившийся папа разражается громогласным монологом, где объясняет тяготы бытия терпеливой, но любвеобильной личности. Подросшие дети учиняют в родительском доме разгром, который ни на пядь не подвинет их к познанию истины, но на всякий случай. Во всем этом будут замешаны настойчиво лезущий на глаза загадочный куб с фото в жанре ню внутри и кот с обреченным взглядом мученика и кличкой Лабес, по поводу которой в фильме произойдут отдельные конспирологические изыскания. Если бы не громкие имена в титрах, это нагромождение осколков разбитой посуды и обрывков несовместных киножанров и впрямь производило бы эффект творения амбициозных любителей.
Мне кажется, режиссер серьезно просчитался и с предложенным актерам рисунком ролей. Мама Ванда имеет ледяной взгляд надзирательницы концлагеря - он ничего хорошего не сулит папе Альдо и не вызывает сочувствия зрителей. Невольно хочется оправдать незлобивого гулену папу, но как быть с травмированными на всю жизнь детишками? Как быть с моральным уроком, который нам читают с экрана открытым текстом то в диалогах родителей, то, для непонятливых, в диалогах выросших детишек, а то и в пронзительном, но пустом монологе самого Альдо, из которого в памяти застревает только не вызывающая сомнений прописная истина: "Чтобы долго оставаться вместе, нужно больше молчать"? Впрочем, если вспомнить, что любая семейная катастрофа замешена на абсурде, наблюдать фильм становится почти так же интересно, как логически расшифровывать сюжеты Дали.
То, что Lacci выпала высокая честь открыть Венецианскую Мостру 2020 года, объяснимо: и год, и фестиваль были тяжело ранены ковидом, особого выбора у администрации не было - все остальное в конкурсе тоже выглядело бледным, не блистало оригинальностью и мастерством. Но поражает "полосатость" киноистории: итальянское кино некогда было лучшим в мире, и даже его мастера второго ряда теперь, с дистанции времени, кажутся гениями. Сегодня Венецианский фестиваль - тоже первый в мире - из года в год демонстрирует его анемию, отсутствие творческих идей и надежд на возрождение. В какой-то мере это касается всего мирового кино, но в случае с Италией контраст особенно разителен и воспринимается с особой грустью.