Праведный врач Евгений Боткин оставил воспоминания о своем спасении
О себе будущий святой говорил так: "Бог дал мне счастливый характер и по нему послал жизнь". Хотя и трагедий в его жизни хватало: ранняя смерть матери, смерть первенца, уход жены из семьи, смерть еще одного сына... Но сегодня мы коснемся только одного эпизода яркой биографии личного доктора семьи государя императора Николая II.
Эту воистину чудесную историю спасения рассказал сам Евгений Сергеевич в книге "Свет и тени Русско-японской войны 1904-1905 годов", составленной из его писем к жене. С началом Русско-японской войны Евгений Боткин отправился в действующую армию добровольцем, оставив любимую жену и четверых малолетних детей. И хотя по должности Боткин был организатором, приходилось бывать и на передовой, помогая раненым прямо на поле боя. А история интересна тем, что приоткрывает завесу над самыми таинственными явлениями нашей жизни.
Есть ли в наших судьбах предопределенность? Что такое случай? А судьба? Да и сама жизнь? Цепь случайностей? Или чей-то высокий замысел о нас, который мы должны распознать, осуществить? И что в нас самое ценное?
"Снаряды свистели уже надо мной и со злобой ударяли в близлежащую гору, разрываясь совсем близко от всей удалявшейся по лощинке группы людей, - так начинается повествование Евгения Боткина об этом поразительном происшествии. - Я собирался тоже спускаться, когда ко мне подошел солдатик и сказал, что он ранен. Я перевязал его и хотел приказать нести его на носилках, но он решительно отказался, заявляя, что носилки могут понадобиться более тяжело раненым... Он смущался, как оставит батарею: он - единственный фельдшер, и без него некому будет перевязывать раненых. Это был перст Божий, который и решил мой день.
- Иди спокойно, - сказал я ему, - я останусь за тебя.
Я взял его санитарную сумку и пошел дальше на гору, где на склоне и сел около носилок... Свистели снаряды, разрываясь на клочки. И этот страх за других, ужас перед разрушительным действием этой подлой шрапнели составлял тяжесть моего сидения. За себя я не боялся: никогда еще я не ощущал в такой мере силу своей веры. Я был совершенно убежден, что как ни велик риск, которому я подвергался, я не буду убит, если Бог того не пожелает, а если пожелает - на то Его святая воля... Я не дразнил судьбы, не стоял около орудий, чтобы не мешать стрелявшим, но я сознавал, что нужен, и это сознание делало мне мое положение приятным...
Санитары, разбежавшиеся было по нижним склонам горы, видя меня на их месте, все подобрались ко мне и расположились около носилок, но когда осколком шрапнели и камнями у меня опрокинуло ведро с водой, прорвало носилки и забросило их на одного из санитаров, они окончательно спустились вниз и только из-под горы посматривали, цел ли я после особенно сильных и близких ударов".
Обратите внимание, насколько спокойно и буднично Боткин рассказывает о достаточно экстраординарной ситуации: осколки шрапнели и камни перевернули ведро рядом с ним, не задев самого Боткина, причем мощь удара была такова, что шрапнель и камни порвали носилки и забросили их на санитара! Но наш святой будто и не удивляется произошедшему. С доброй иронией описывает он реакцию свидетелей чуда.
- Сидит, - говорили санитары про Боткина, - курит и смеется. "Смеяться, положим, было нечему, но я улыбался им, когда они посматривали на меня. Один из батарейных санитаров... смотрел на меня, смотрел, наконец, выполз и сел подле меня. Жаль ли ему стало видеть меня одиноким, совестно ли, что они покинули меня, или мое место ему казалось заколдованным, - уж не знаю. Он оказался, как и вся батарея, впрочем, первый раз в бою, и мы повели с ним беседу на тему о воле Божьей".
Почему-то, читая этот эпизод, думаешь не только об отваге Боткина. Вспоминаются обстоятельства смерти святого, начинаешь размышлять над тем, что, возможно, было нечто, ради чего Господь уберег Евгения Боткина на передовой в 1905-м.
Сейчас уже точно известно, что после падения монархии Евгений Сергеевич не просто добровольно последовал с царской семьей в ссылку в Тобольск, а потом в Екатеринбург. Как сообщает Иоганн Мейер, австрийский солдат, перешедший на сторону большевиков, Боткину предлагали уехать из Екатеринбурга, сулили клинику в Москве. То есть Евгений Сергеевич один из всех заключенных дома особого назначения точно знал о скорой казни. Знал, имел возможность выбора. И все же пошел навстречу судьбе. Оставив своих детей, разделил последние минуты жизни с теми, кого лечил, кому давал присягу.
А дальше только факты. Организатор убийства царской семьи Я. М. Юровский вспоминал: Боткин умер не сразу - "пришлось пристреливать". Тело святого было уничтожено, сухой язык расследования сообщает: найдена лишь маленькая щеточка для бороды и усов, которую Боткин всегда носил с собой, его искусственная челюсть и сломанное пенсне. Вот и все останки.
И в этом малом итог всей жизни? Господи, но зачем сначала спасать человека под огнем, чтобы потом он был так жутко убит, сгинул? Нелогично, непоследовательно! Должно быть нечто, что объединит эти два эпизода, два акта благородства святого доктора. Но что? Нетленное, несжигаемое никакой кислотой, неподвластное времени и тем не менее спасенное? Ответ возможен только один - душа. Это она была спасена убийственным выбором Боткина в Екатеринбурге. Душа - самое ценное.