Профессор Минина не оперирует. Органы не пересаживает. Пациентов после пересадки не выхаживает. Некий человек за кадром. Но вся ее жизнь и работа - трансплантация. С Мариной Геннадьевной познакомилась в 2003 году: "на почве дела трансплантологов 20-й московской больницы".
Мы тогда долго разговаривали в редакционном кабинете. Потом пошли в столовую - перекусить. Стоим в вестибюле, ждем лифта. Рядом еще трое ожидающих обсуждают события в 20-й. Врачей - пофамильно - именуют убийцами. Вмешиваюсь в разговор: "Хотите познакомлю с одним из убийц?"... На лифте мы уехали с Мариной вдвоем.
Марина Минина: Это было через год после моего назначения на должность. В апреле 2003 года случилась 20-я больница. В последующие 3 года мы погрузились в следственное и судебное разбирательства. В 2006 году все врачи, которых обвиняли в попытке убийства пациента с целью изъятия у него почек для трансплантации, были окончательно оправданы. Почему я не ушла из центра после этих событий? Ну, потому что двое моих врачей находились под следствием. Им были предъявлены обвинения. Как можно в такой ситуации всех и все бросить и уйти? Это не профессионально. А по-человечески так и вовсе предательство.
Мы отвечали на сотни вопросов следствия, объясняли, убеждали. Пережили два суда, два оправдательных приговора. Потом дело вновь возвращали в суд на повторные рассмотрения. Точка была поставлена лишь в 2006 году Коллегией Верховного суда РФ. Было объявлено окончательно: не виновны! Меня так воспитали в семье: во всех ситуациях нужно быть человеком. Бросить людей и дело - это не про меня. Так нельзя. Я продолжила работать.
И никогда не пожалели, что выбрали именно этот путь в медицине? Не совсем же обычный выбор. Тем более что лечебный факультет Ростовского государственного мединститута был окончен с отличием...
Марина Минина: Это был 1999 год. Затем ординатура в Научно-исследовательском институте трансплантологии и искусственных органов, которым руководил тогда великий Валерий Иванович Шумаков, основатель отечественной трансплантологии. Он же и рекомендовал меня на должность, которую занимаю с 2002 года по настоящее время.
И все-таки... Почему академик Шумаков из специалистов, в том числе молодых, которых всегда было много в его институте, выбрал вас, женщину, для руководства ну очень сложным направлением - донорством органов?
Марина Минина: Трудно ответить. У меня несколько предположений. Во-первых, когда я училась в ординатуре и была врачом-ординатором, кто-то рассказал Валерию Ивановичу, что я знаю английский язык. Эка невидаль! Но Шумаков однажды вызвал к себе, дал текст своей оригинальной статьи о трансплантации сердца и попросил перевести статью на английский для публикации в иностранном журнале. Я перевела. Потом переводила еще несколько статей и тезисов для конференций. Много времени проводила в клинике. Ординатура у меня была по сердечно-сосудистой хирургии.
В институте оперировали много. И молодежь, среди которой была и я. Все время были в операционных, что-то нам давали делать самостоятельно. Сложные вещи нет, конечно. Смотрели на работу выдающихся хирургов, которых в институте Шумакова было немало. Окончила ординатуру. Мне предложили место в аспирантуре, поскольку на тот момент вакансий для работы в клинике не было. Я согласилась: уходить из института Шумакова не хотелось. Уровень медицины там был высокий, и было интересно. Когда близился к окончанию первый год аспирантуры, меня вызвал Шумаков. Это был апрель 2002 года, и сказал, что принял решение рекомендовать мою кандидатуру на место руководителя московского центра донорства. Это привело меня в состояние полного ступора. Я не отказалась. И в апреле 2002 года начала работать в этой должности.
Еще раз: почему Шумаков выбрал вас?
Марина Минина: На тот момент донорство органов в Москве находилось не в лучшем состоянии. По слухам, в центре много специалистов страдало от традиционного "русского" пристрастия, что сказывалось на работе. Трансплантации сердца и печени в Москве носили единичный характер. Шумакову, который отдал этому направлению всю жизнь, хотелось развития отрасли, увеличения количества операций. Я была молодым грамотным, ответственным и исполнительным врачом, со знанием языка. Шумаков так решил. Первый год был очень тяжелым. И коллектив центра был непростым, и многое нужно было менять, доказав, что Шумаков не ошибся в выборе.
Прошло 20 лет. Московский центр органного донорства считается уникальным по структуре, количеству и разнообразию медицинских специалистов, объему выполняемой работы...
Марина Минина: Центр координирует все этапы донорства органов для трансплантации в Москве. Производит непосредственно изъятие органов у посмертного донора, выполняет все лабораторные исследования, необходимые для иммунологического подбора донора и реципиента. Распределяет донорские органы реципиентам, состоящим в едином листе ожидания. В столице проводятся все виды клинической трансплантации: сердце, легкие, печень, почки, поджелудочная железа, кишечник.
Цифры сегодняшнего единого листа ожидания?
Марина Минина: На трансплантацию донорской почки состоят 1006 человек, донорской печени - 200 человек, донорского сердца - 60 человек, донорских легких - 55 человек, поджелудочной железы - 16 человек. В 2021 году в Москве число эффективных доноров на миллион населения в год (международный показатель, позволяющий оценить уровень развития донорства органов в отдельно взятом регионе, городе или стране) составил 24,4 на миллион населения в год. А общее число донорских органов, направленных на трансплантацию, превысило 1000. Есть страны, демонстрирующие чрезвычайно высокую донорскую активность, например Испания. В 2020 году в Испании зарегистрировано 37,97 эффективного донора на миллион населения в год.
О донорстве органов много слухов, мифов. Самый распространенный миф: доноры - это здоровые люди, которые обратились в больницу с какой-то незначительной проблемой. И там им "помогли" умереть и, конечно же, изъяли органы. Увезли эти органы в неизвестном направлении и пересадили неким мифически богатым людям. Итак: настоящие доноры органов - это кто?
Марина Минина: В основе посмертного донорства органов всегда, к сожалению, или травма, или болезнь. И никак иначе. Скажем, молодой человека ехал на мотоцикле, попал в ДТП, получил серьезную черепно-мозговую травму. Его доставили в больницу, в реанимационное отделение. Начали оказывать помощь, выполнили нейрохирургическую операцию, удалили из головы гематому. Но проходят сутки, двое, а пациент находится в коме. Сознание к нему не возвращается. Выполняют ему компьютерную томографию головного мозга и видят, что отек головного мозга нарастает. Что смертельно опасно. Наступает момент, когда врачи в реанимации видят, что кома стала терминальной, то есть очень глубокой и неизлечимой.
Почему развивается такая глубокая запредельная кома, из которой у врачей нет возможности вернуть человека к жизни? Потому что умирает головной мозг, наступает тотальная и необратимая гибель всех отделов головного мозга. Для установления смерти головного мозга де-юре существует специальный Приказ Минздрава России, четко регламентирующий признаки его смерти и процедуру, которая позволяет юридически констатировать данное состояние. Больница, где находится такой пациент, создает врачебную комиссию, которая констатирует у пациента смерть головного мозга. Протокол подписан врачебной комиссией.
Что потом?
Марина Минина: В Москве в каждой больнице есть специалист - трансплантационный координатор, он сообщает в городской центр донорства о наличии такого пациента. Это одна из его функциональных обязанностей. Специалисты центра донорства изучают медицинскую документацию умершего человека, осмотрят его. И если не будет выявлено противопоказаний к донорству органов, среди которых серьезные инфекции (ВИЧ, вирусные гепатиты и системные заболевания, в том числе онкологические), потенциально органы такого человека признаются пригодными для трансплантации.
Спрашивают ли родственников об изъятии органа?
Марина Минина: Нет. Законом России не предусмотрено общение врачей и родственников умершего. Но у родственников есть законное право возражать против изъятия органов на момент сообщения им о смерти их близкого человека. Либо они могут сообщить врачу о том, что сам умерший при жизни возражал против изъятия органов после смерти. То есть право заявить о несогласии на стороне родственников. Но если не заявили, значит, согласны. Так гласит закон.
Точно таким же образом будет выглядеть механизм получения донорских органов для трансплантации в случае, если с человеком случился инсульт. Но пациенты с инсультом более возрастные. У них есть болезни, и органы функционально и анатомически могут быть менее здоровы.
У такого донорства органов есть будущее? Или его вытеснят печать органов на 3D-принтере, "выращивание" органов и тканей из стволовых клеток?
Марина Минина: Такое очень возможно. Но пока это разработки фундаментальной науки. Я бы обратила внимание на наше ближайшее будущее. С каждым годом количество пациентов с так называемыми неинфекционными хроническими заболеваниями растет. А именно эти люди чаще всего попадают в "листы ожидания" на трансплантацию органов. И в обозримом будущем ни 3D, ни 4D-принтер не удовлетворят потребности листа ожидания в необходимом количестве органов. Будущее, которое нам доступно, связано с концепцией "улучшения" или "лечения" донорских органов. Это донорские органы людей, умерших в результате инсультов. Преимущественно при жизни они болели гипертонической болезнью, сахарным диабетом, ожирением и т.д. и, соответственно, имеют изменения в органах. Но часто эти изменения носят относительно обратимый характер.
Так вот, есть машины для перфузии - специальные устройства, в которые помещаются донорские органы: сердце, легкие, печень, почки. Для каждого органа своя машина. И там, находясь практически в идеальных условиях искусственного кровообращения и снабжения кислородом, те патологические изменения, которые образовались в донорском органе при жизни, если не устраняются полностью, то значительно минимизируются. Орган становится пригодным для трансплантации. Очень актуальная технология! Ведь население становится старше, донорская популяция тоже "стареет", и донорские органы приобретают разного рода патологические изменения.
И тут слово за перфузионными технологиями. Специальными устройствами, то есть машинами, куда помещаются органы донора. И эти машины путем подбора индивидуальных режимов скорости, давления и иных параметров консервирующего раствора или донорской крови (их машина "прогоняет" через донорский орган, по аналогии с естественным кровообращением в организме человека) позволяют настолько улучшить функциональные возможности донорского органа, что из непригодного к трансплантации, по оценке специалистов, такой орган, спустя некоторое время его "лечения" в машине, успешно пересаживается.
Уже есть тому пример. Клинический случай, представленный швейцарскими учеными, который опубликовал авторитетный журнал Nature. Речь о беспрецедентном случае перфузии донорской печени в течение 3 суток (!) в специальной машине, обеспечивающей печени условия, практически идеальные для работы. Так называемая - нормотермия, то есть нормальная температура тела человека, и совместимая донорская кровь, постоянно обогащаемая кислородом. Донором была молодая девушка с достаточно тяжелым патологическим процессом в брюшной полости, но не онкологического характера. Процесс был настолько распространен, что от печени отказались все клиники, которым данный орган предоставлялся для трансплантации. И тогда орган поместили в машину. "Вылечили" его и пересадили мужчине 62 лет, страдающего гепатоцеллюлярной карциномой. Операция прошла успешно. С тех пор минул год. Пациент чувствует себя прекрасно.
Подобные технологии есть в России?
Марина Минина: Есть в Боткинской больнице. Здесь сами разрабатывают, исследуют, публикуют научные результаты. И результаты впечатляют. Пока только для донорских почек используют собственные разработки. Но вплотную уже подобрались и к печени.
В Москве показатели трансплантологии европейские. В России немного ниже. Но главное достижение последних лет: достойная профессионализация данной отрасли, организационные решения, технологии - все современное. А это значит, что будет увеличиваться число людей, которых спасут от смерти, дадут вторую жизнь.