Демон - байкер в кожаных джинсах и косухе. В Большом театре поставили оперу Антона Рубинштейна
Это не первая постановка Владиславса Наставшевса в Большом театре - его успешным дебютом были "Искатели жемчуга" (2020), затем - "Маддалена. Испанский час" (2021) на Камерной сцене, спектакли с тонкой визуальной, метафорической режиссерской эстетикой. Так же, как и его интереснейший "Евгений Онегин" в Пермской опере, визуализировавший образы прошлого в памяти пережившего пушкинскую историю Онегина. В том, что и "Демона" Рубинштейна режиссер представит в какой-то новой смысловой оптике, сомнения не было. Уже в самом его концепте была заложена идея, вдохновленная не рубинштейновским, а врубелевским Демоном. Тем Демоном, который стал для художника образом творческого созерцания и, по сути, альтер-эго его таланта, в итоге разрушившим его. Именно о злом, разрушительном гении художника, о демонической силе таланта, отделяющей творческого человека от остальных людей, ставил свой спектакль Наставшевс и перенес действие оперы в театр.
Он развернул спектакль в сценографии зрительского амфитеатра, словно отзеркаливая зал Новой сцены - те же кресла, в которых сидели зрители, те же униформы капельдинеров, декор. Инфернальные туманы, дымы, горные гряды, заставляющие вспомнить врубелевские демонические пейзажи, были видны через распахивающиеся на вершине амфитеатра двери, в которых и появлялись персонажи оперы. Эта сценическая картина с креслами, рядами, с черным зеркальным просцениумом - как метафора "тотального" театра - мира (по Шекспиру), оставалась неизменной до последнего акта. В "зрительном зале" проходила жизнь героев оперы: публика (хор) пробиралась к своим местам, рассаживалась, группировалась в дамские стайки, иронично наблюдавшие за Тамарой, выделявшейся среди всех, как "звезда". Мужчины устраивали на верхушке амфитеатра потасовки, капельдинерши (ангелы) регулировали процесс, выстраивались стройными рядами, исполняли пластические "фигуры" по мановению главной капельдинерши (Ангел, она же няня Тамары).
В сюжете этой истории Демон оказался байкером в кожаных джинсах и косухе, на мотоцикле - другой, не принятый нарядным залом, невидимый для всех, кроме Ангела и Тамары. У Ангела с Демоном разворачивалась своя коллизия (морализаторская), а с Тамарой, которая впечатлила Демона как беспокойное существо с талантом, рвущееся на сцену поперек желаний отца - босса Гудала, и столь же далекого от искусства жениха Синодала, - своя демоническая история соблазна с мотивом "будешь ты царицей мира".
В целом, придуманный сюжет отлично ложился на музыку, если бы не тиски сценографии, придавшей схоластический тон всему действию, сводившемуся к дискомфортному передвижению артистов между рядами, застывшим мизансценам на лестницах амфитеатра и в креслах. В итоге многолюдная сцена свадебного пира свелась к рассаживанию по местам зрителей с огромными букетами, вместо лезгинки и женского танца также пришлось созерцать передвижение в лабиринте кресел гостей и их букетов. В кресле случилось и убийство Синодала (и так далее). Понятно, что "амфитеатр" работал как метафора замкнутого социума, сковывающего человека и враждебного таланту, но для спектакля такое сценографическое решение оказалось "ловушкой", поглотившей само действие. Только в третьем акте, когда Тамара попала в свой "храм" - на сцену, и на пустых черных ступенях разыгрался их страстный любовный дуэт с Демоном (напомнивший вдруг финальную сцену из "Евгения Онегина" Чайковского), спектакль наконец задышал, вырвался из "вакуума", обрел масштаб большой лирической оперы.
По большей части, в этом - заслуга дирижера Артема Абашева и оркестра, буквально наполнивших музыкальной энергией спектакль. Это тот редкий случай, когда опера пережила, словно новое свое рождение: столько деталей, нюансов музыкальной драматургии, оркестровых богатств открылось в партитуре Рубинштейна. Оркестр звучал крупно, ярко, иногда даже с динамическим перехлестом, накрывавшим солистов. Но именно в этом формате вдруг почувствовалось в "Демоне" дыхание большой оперы, вобравшей в себя и вагнеровский романтизм, и будущего лирического "Онегина" Чайковского, и даже пуччиниевскую энергию - по тому, с каким исступленным накалом звучала партитура, а в финале - страстный любовный дуэт Тамары (Анастасия Щеголева) и Демона (Василий Соколов). Это значимая музыкальная работа - в том числе, солистов и хора, который проявлял себя здесь в самых разных "образах" - адских и небесных духов, ангелов, пирующих гостей. Как и должно быть в театре, ставшем не просто метафорой, а содержанием спектакля. Именно поэтому Тамара, достигшая в итоге своей вершины - "царицы сцены", умерла не от поцелуя Демона, а под пудом букетов от восторженных почитателей.