В Театре Камбуровой поставили "Фортуну" Цветаевой

В камерном зале московского Театра Камбуровой во всех своих страстях и красках буйствует век XVIII, поют и танцуют в персиковых и розовых платьях французские красотки, сменяют друг друга воздушные занавесы, не смолкают скрипка и флейта, кружатся вихрем лепестки роз. И посреди всего этого рококо сходят с ума по герцогу Лозэну княгини, маркизы и даже сама королева Мария-Антуанетта. А потом вдруг вместо лепестков начинает сыпать снег, и мы видим изнанку праздника жизни - холодную, черно-белую, и уже не скрипка звучит, а тревожный фагот. Смену декораций можно объяснить попытками молодых режиссеров, выпускников ГИТИСа Елизаветы Шаховой и Ивана Рябенко показать непостоянство главной героини цветаевской "Фортуны" - судьбы, а можно предположить, что авторы спектакля просто внимательно прочитали пьесу, наполненную антитезами, и решили, что в них-то и кроется вся драма. И оказались правы.

"Российский лед и роза Франции" - вот два мира, как рай и ад, между которыми до сих пор еще крутится колесо фортуны, переламывая судьбы, и судьба самой Цветаевой, как известно, в той же мясорубке. Но лед и роза - это еще отношения между артистами и зрителями, между мужчиной и женщиной… И в этих схватках тоже сгорело немало душ. Так что режиссерам было где развернуться на маленькой сцене Театра Камбуровой.

В пьесе и на сцене революция рифмуется с любовью

Одинокая и голодавшая Цветаева писала "Фортуну" в феврале 1919 года в холодной квартире. Это критики скажут, что в драматургию она убежала от действительности, на самом деле - она ее осмысляла. Это молодой поэтессе давалось непросто. Вот Цветаева не скрывает своей влюбленности в обаятельного интригана и оппозиционера герцога Лозэна, прощая ему даже то, что не смогли простить французские власти, и дарит ему напоследок утешение - дочь привратника. Вот говорит его устами о "тройной лжи Свободы, Равенства и Братства" и клянется в верности монархии. В итоге, не дрогнув, отправляет своего героя на гильотину, а ведь могла и не казнить - в пьесе она не раз отходит от фактов реальной биографии. "Кто здесь казнимый? Кто палач? Где вор? Где князь?" - ломка, свойственная всем живущим в переломные времена.

А еще критики объясняли цветаевскую игру в Шекспира как род "болезни". И ведь была болезнь - поэтесса с ума сходила по актеру Вахтанговской студии Юрию Завадскому, это ему она посвятила "Фортуну" и это ему, а не только Лозэну признаются в любви все эти дамы в розовом.

Но Завадский оказался "российским льдом".

Фото: Пресс-служба Театра Камбуровой

Так в одной пьесе, как в жизни, все смешалось - и революция, и любовь. И это тоже антитеза, которую молодая Цветаева пыталась срифмовать. Но как все это поставить на сцене? Тяжелая задачка. В Москве к "Фортуне" целые десятилетия никто не подступался.

Режиссеры говорят, что они ставили спектакль о любви к театру, главным для них был цветаевский воздух, поэзия и музыка. И того, и другого в спектакле действительно много, причем все живьем: красивые голоса актрис - соло и дуэтами, квартет музыкантов, исполняющих композиции Россини, Рамо, свои темы написал для "Фортуны" и музыкальный руководитель театра Олег Синкин. Как музыка, звучат и цветаевские монологи - русская поэзия она вообще-то музыкальна по определению. Об этом не забыли ослепительно талантливые Алексей Гиммельрейх (Лозэн), Евгения Курова (Фортуна), Полина Чернова (Дочь привратника). Впрочем, тут надо выделять весь актерский ансамбль, сумевший стать хором, что, увы, на московских подмостках случается все реже.

А что в постановке осталось от французских и русских революций? Одиночество. Все герои подчеркнуто одиноки.

Глубокое проникновение в поэтические тексты - это у Шаховой и Рябенко от их мастера, Ивана Поповски. Он тоже начинал покорять Москву с пьесы Марины Цветаевой "Приключение", это было в начале 90-х - спектакль, поставленный в узких коридорах ГИТИСа, прогремел так, что его тут же перенесли в "Мастерскую Петра Фоменко". Тем, кто помнит "Приключение", смотреть "Фортуну" надо обязательно - в истории театра такие арки строятся нечасто. Да и времена, в которые родились эти оба спектакля, до боли похожи. Это цветаевские времена: нервные, искрящиеся, бурные, того и гляди "взорвется мир, как склад пороховой". Есть, о чем поразмыслить под звуки фагота.