Позывной "Дедушка". 255 лет назад родился Иван Крылов - "военкор" денаполеонизации
С чего все началось
По молодости лет стал было вольтерьянцем и завел журнал, в котором задавал крамольные вопросы. Потом проверил на себе концепцию "естественного человека": Голицыны застукали его в библиотеке, а Татищевы у пруда - во всем природном блеске, голышом. Концепция, конечно, провалилась, дамы были смущены - но оценили в нем оригинала.
А внучка Ломоносова - три раза сватался - хотя Крылову отказала, хотя и за других не захотела выходить.
Он стал писать трагедии и шуто-драмы: крупным литературным авторитетам неспроста казалось, что его герои пародировали их. Крылову мстили.
Стал писать сатиры и памфлеты - сливкам общества опять не по душе: высмеивал их страсть буквально ко всему нерусскому.
Протестовал против замены слов "Отечество" на "государство", а "гражданин" на "мещанин". Затеял перепалку с главным популяризатором и пропагандистом русской наполеономании - Карамзиным.
Куда ни повернись, он наживал себе врагов, которые ему аукнутся. Литературный круг смыкался перед ним стеной.
Но он же был упрямый, башковитый, самородок.
Картежничал (и, говорят, успешно). Любил бои - кулачные и петушиные. Ел много, аппетитно - так, что приводил в восторг. Рос на глазах - в прямом и переносном смысле. Обрастал приятелями - но ни перед кем не прогибался. Не заискивал и не просил. К императрице привели - сверкал дырявыми ботинками. Стал тучным и неповоротливым - но сам же над собой шутил: на маскарад к великой княгине явился в платье музы Талии, читал стихи: хотел было "пороки пощипать", но здесь их нет, "а это жаль - без дела / я, право, уж боюсь, чтобы не потолстела".
Попал в Публичную библиотеку - и до самой смерти, тридцать лет будет трудиться здесь. А как же слава?
Нет, в начале было слово - слава шла за ним. В самом начале девятнадцатого века известный литератор Дмитриев услышал его басни - сам Крылов считал их безделушками, а Дмитриев пришел в восторг: вы же нашли себя, свое призвание!
И в самом деле. У него язык, словечки, фразы, мысли - точнее не придумаешь, понятны и близки не только избранным сословиям, всему народу: разлетелось вмиг, все стали повторять. Всего-то, кажется: Крылов написал немного, двести тридцать шесть басен. Заимствованных из Эзопа или Лафонтена сюжетов - только два десятка.
Скоро переводчик "Илиады" Гнедич изумился: "Басни Крылова доводят женщин до колик!". Да только ли? Скоро Крылова стали вдруг изображать сусальным дедушкой: мол, это для детей. Да только ли?
Для Ивана Андреевича басни, наконец, и стали способом - сказать о мире быстро, хлестко все, что думает. Басни его - трагикомедии лукавого ума. Смешно настолько же, насколько и печально. Все "вполоткрыта" - но ясней не скажешь.
А время было непростое. Мир перевернулся - повторяли вслух и полушепотом: после французской революции по-прежнему уже не будет никогда. Целые армии несли Европе новые, цивилизованные ценности: слово "свобода" под одним из трех наперстков - кто угадает, под каким, тот попадет в цветущий сад.
А что Россия - джунгли, варвары? Нет же, здесь элиты говорили по-французски лучше, чем по-русски. Здесь в продвинутых кругах цитаты из карамзинского "Вестника Европы" вскружили головы на целый век вперед. "Бонапарте столь любим и столь нужен для счастия Франции, что один безумец может восстать против его благодетельной власти". "Вообразит ли обыкновенный человек, как можно работать головою 18 часов в сутки, и всякий день, как Бонапарте работает?". "Можно ли кистью или резцом изобразить огонь глаз и какую-то неизъяснимую любезность рта его?".
Хотя, конечно, в массе - ретрограды, лапотники, ватники и слуги тирании. Головы бы оторвали, произнеси тогда сегодняшнее: "рашка".
И Крылов туда же.
В баснях у него элиты и поклонники "Бонапарте" то в виде "обезьян", то вот:
- "Хотим ли есть? - дай повара-француза,
- Британца дай нам школить лошадей;
- Женился ли, и бог дает детей
- - Им в нянюшки мы ищем англичанку;
- Для оперы поставь нам итальянку;
- Джонсон - обуй, Дюфо - всчеши нам лоб,
- Умрем, и тут - дай немца сделать гроб".
Война на самом деле началась задолго до войны 1812 года. В головах. Свободу каждый понимал по-своему.
Наполеономания - и денаполеонщина.
Писатели тогда и не скрывали, что участвуют в этой войне.
По-своему.
* * *
Когда же под названием "французской армии" в 1812 году свалилась на Россию вся Европа - светочи свободы, бывшие союзнички, носители передового идеала, чуть не треть всей армии поляки, - этого вопроса не стояло. Русская литература, способная носить оружие, независимо от разногласий, от того, кто глубже что и как осмыслил, оказалась в действующей армии. Кто шел в свои полки, кто ополченцами, в чинах и без чинов. Во всех больших сражениях оказались и поэты, и писатели.
Шестьсот стихов (и это небольшая часть) собрал Жуковский для первого сборника 1814 года - "Собрание стихотворений, относящихся к незабвенному 1812 году". Сам он прославился как "певец во стане русских воинов".
Старик Державин написал свой неподъемный "Гимн лиро-эпический на прогнание французов из Отечества".
На фронт ушел Загоскин - автор будущего первого романа об Отечественной войне ("Рославлев, или Русские в 1812 году").
Грибоедов был в строю и описал героев тыла в статье "Кавалерийские резервы".
Денис Давыдов партизанил - в книгах и в тылу врага.
Стихи писали на привале Батюшков, Воейков, Федор Глинка. Брат последнего Сергей был тоже ополченцем - параллельно издавал журнал "Русский вестник": губернатор Ростопчин дал 300 тысяч на расходы - но Глинка тратил свои и возвратил всю сумму сразу же после войны.
Профессор-филолог Кайсаров печатал в походной типографии листовки и газету "Россиянин" на русском и немецком. Героически погиб в бою.
Композиторы Бортнянский и Верстовского сочиняли боевые марши. Автор "Соловья" Алябьев шел до самого Парижа.
Даже Карамзин не выдержал - просился в ополченцы, но не взяли.
А Крылов?
Баснописец Иван Крылов по корпуленции не подходил никак для фронта.
И все же был в строю. Можно сказать, был военкором. Его басни - подлинная хроника войны.
Это сегодня кажется: красивая война, плюмажи, кивера. По самым приблизительным подсчетам россиян погибло на войне с Наполеоном не меньше миллиона. Материальный ущерб оценивается в несколько миллиардов рублей. Что там могли поэты?
Писатель Лажечников, ушедший добровольцем, вспоминал, как на войне зачитывались "певцами во стане русских": они "сделали эпоху в русской словесности и в сердцах воинов".
А Батюшков просил с войны, из пекла, своего приятеля: "Скажи Крылову, что ему стыдно лениться и в армии его басни все читают наизусть. Я часто их слышал на биваках с новым удовольствием".
Из "военкорской" хроники Крылова
1808. Волк и ягненок
После сокрушительно проигранного Аустерлица, после вынужденного Тильзитского мира Наполеон перекроил Европу: топил в крови, менял правителей и превращал всех в сателлитов - находя для этого свои "законные" основания. Ну, устанавливая мир по правилам.
- "У сильного всегда бессильный виноват:
- Тому в Истории мы тьму примеров слышим".
А что у нас? Русский "Вестник Европы" воспевает мудрого спасителя народов: мол, Наполеон создал практически "Евросоюз", в котором есть стабильность и благополучие. Редакция завидует. И император Александр I будто извиняется: "наши интересы последнего времени потребовали от нас тесного единения с Францией". А что потом?
В басне Крылова волк не просто расправляется с ягненком, который "чистое мутит питье". Он ищет юридические или нравственные основания: "Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом". Узаконить беззаконие. Ах, он дерзит? Ах, он не понимает? Надоедает волку притворяться:
- "Досуг мне разбирать вины твои, щенок!
- Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать".
- Сказал и в темный лес Ягненка поволок".
1809. Хозяин и мыши
После бесславных поражений в баталиях 1805-1807 гг нашли виновных. Были уволены чиновники провиантского департамента за злоупотребления, обнаружившиеся во время войны. Шептались: наказали стрелочников, меньше всех виновных.
В басне хозяин, недовольный кошками, которым поручил стеречь амбар, решил их высечь. Кошки убежали.
- "А Мыши лишь того и ждали, и хотели:
- Лишь кошки вон, они - в анбар,
- И в две иль три недели
- Поели весь товар".
Март 1812-го. Кот и повар
Войска Наполеона на границе: ждут, переминаются. У нас грызутся лагеря во власти, генералы: им не по душе Барклай де Толли. Император Александр I опять в сомнении. Вокруг него, как вспомнит поэт Вяземский, ходили "нетвойнисты": "Карамзин полагал, что мы недостаточно для войны приготовлены: опасался последствий… Некоторыми уступками можно отвратить грозу… Патриотизм его был не патриотизмом запальчивых газетчиков".
Про то, что Наполеон перешел реку Неман, доложили Александру на балу. Не дотанцевал последнюю мазурку. И засомневался: а кому бы поручить свое воззвание к народу - либеральному Карамзину или державнику Шишкову? Остановился на втором. Вышло убедительно. "Воины! Вы защищаете Веру, Отечество, Свободу. Я с вами! На зачинающего Бог!".
В басне Крылова повар-грамотей куда-то отлучился - тут же кот (которого считают честным) стащил на кухне курицу. Повар пытается усовестить: нехорошо, мол. Мир (соседи, то есть) же его осудит: "Кот Васька плут! Кот Васька вор!". А Васька слушает да ест.
Урок для повара (и для царя):
- "Чтоб там речей не тратить по-пустому,
- Где нужно власть употребить".
Лето 1812-го. Раздел
Наполеон шел быстро. Над страной смертельная угроза. Как писал историк Шильдер, в дворянском обществе пошел разброд, и даже Главном штабе армии до назначения Кутузова, "шумели, интриговали, затрудняя всякую разумную деятельность". Царскосельский профессор Куницын написал статью, напоминавшую: французы все-таки и сами мучаются, угнетенные тираном. Муравьев-Апостол пишет: нет пощады никаким французам, всех смести с лица земли.
Кто-то бежит записываться в ополчение. Кто-то спешит спасти свое добро. Сергей Волконский вспоминал, что на вопрос царя о "духе" народа он ответил: "Государь! Мы должны гордиться им: каждый крестьянин - герой, преданный отечеству". А настроения дворянства? - "Государь!.. стыжусь, что принадлежу к нему".
В басне:
- "Забывши, что пожар в дому,
- Проказники тут до того шумели,
- Что захватило их в дыму,
- И все они со всем добром своим сгорели".
Мораль знакомая, увы:
- "Нередко от того погибель всем бывает,
- Что чем бы общую беду встречать дружней,
- Всяк споры затевает
- О выгоде своей".
Октябрь 1812-го. Волк на псарне
Бородинская битва состоялась в конце августа (7 сентября по-новому). В конце сентября в Тарутинский лагерь Кутузова, находившийся в 80 км от Москвы, прибыл посланник Наполеона с письмом для Александра I и предложением о мире. Ответом Александр не удостоил. В обществе девятым валом шла волна патриотических настроений.
Басню Крылов тогда же передал Кутузову через его жену. Волк просчитался.
- "Думая залезть в овчарню,
- Попал на псарню".
И теперь...
- "сидит, прижавшись в угол задом,
- зубами щелкая и ощетиня шерсть,
- глазами, кажется, хотел бы всех он съесть",
- - но вынужден хитрец начать "переговоры".
"Забудем прошлое, уставим общий лад!"
Только ловчих псов уже не проведешь. Мораль:
- "С волками иначе не делать мировой,
- Как снявши шкуру с них долой".
В ноябре, после сражения у смоленского села Красное - при отступлении Наполеона - французы потеряли более 6 тысяч убитыми и 26 тысяч пленными, почти всею артиллерию и кавалерию, и даже жезл маршала Даву - Кутузов перед генералами и офицерами достал письмо и вслух прочел всем басню. На словах: "ты сер, а я, приятель, сед", - снял фуражку и указал на свои седины.
Ликовали все. Ай да Кутузов! Ай да Крылов!
Ноябрь 1812-го. Ворона и курица
Тех, кто у нас обожествляет всех цивилизованных захватчиков, переубедить нельзя. Анна Хомутова, сестра казачьего генерала, вспоминала эти дни: "В обществе господствовала робкая, но глухая тревога; всего более распространено было мнение, что Наполеон после двух-трех побед принудит нас к миру, отняв у нас несколько областей и восстановив Польшу, - и это находили вполне справедливым, великолепным и ничуть не обидным". То есть он же всю Россию от невежества освободит, от крепостного рабства, будем жить не хуже, чем в Париже, с камамбером. Мы против войны, ведь можно обо всем договориться.
Басня Крылова - про таких ждунов. "Смоленский Князь" - Кутузов сдал Москву, все жители уходят, "как из улья пчелиный рой". Ворона уезжавшей курице кричала с крыши: остаюсь, мол, нас как куриц не съедят, "с гостьми не мудрено ужиться, а, может быть, еще удастся поживиться".
Что в итоге? С голоду ворону гости съели.
- "Так часто человек в расчетах слеп и глуп.
- За счастьем, кажется, ты по пятам несешься:
- А как на деле с ним сочтешься -
- Попался, как ворона в суп!".
Была история: как ополченец Сергей Глинка встретил уезжавшего Карамзина и удивился - неужели убегает от любимого Бонапарте? Но Карамзин на это даже оскорбился.
1813, Безбожники
Безбожников Крылов запомнил с детства. Во время пугачевщины его отец, Андрей Прохорович, служил комендантом Яицкой крепости. Пушкин расспрашивал Крылова обо всем, когда писал свою "Капитанскую дочку". Отец отправил сына с матерью выехать в Оренбург, но и там город попал в осаду. В записках Пушкина его воспоминания: у Пугачева было все расписано, кого на какой улице повесить, и Крылова с сыном оказалась в списке.
Но в войну 1812 года зверства были даже пострашнее. У историка Тарле: "Разорение крестьян проходившей армией завоевателя, бесчисленными мародерами и просто разбойничавшими французскими дезертирами было так велико, что ненависть к неприятелю росла с каждым днем".
Грабеж и ужас разрешались по наполеоновским приказам. В Москве были дочиста разорены монастыри: сдирали с икон серебряные оклады, мешками лампады, кресты. Взорвали церковь рядом с Новодевичьим. В другом монастыре открыли скотобойню, в храме - мясную лавку. Иконы шли то на дрова, то на мишени для стрельбы. Библиотеки жгли, священников убивали зверски. Заложили мины по всему Кремлю - часть не сработала, но многое было разрушено или повреждено. Реликвии цивилизаторы разворовали.
Позже в мемуарах личного наполеоновского адъютанта де Сегюра промелькнул эпизод: при отступлении у Гжатска сами изумились своим зверствам - 2 тыс. русских пленных вдоль дороги с размозженными черепами (конвоировали их поляки, португальцы и испанцы). Сегюр сочувственно вздыхал: не отпускать же их, "приходилось быть жестокими по необходимости".
А в басне у Крылова - некий доверчивый народ, одураченный "мнимыми мудрецами", "противу богов вооружился" и под "тысячью знамен, кто с луком, кто с пращей, шумя, несутся в поле". Но "плоды неверия ужасны". Ничего хорошего обманутым народам ведь не светит. С чем пришли - от того и погибнут. Лжемудрецы "погибельный ваш приближают час, и обратятся все в громовые вам стрелы".
1812 - 1815:
Обоз. Щука и кот. Крестьянин и змея. Заяц на ловле. Волк и кукушка. Лебедь, щука и рак. Собачья дружба. Чиж и еж. Крестьянин и работник. Осел.
Крыловские басни военных лет шли нарасхват, как пирожки. Летели в цель, как пули. Здесь и про тех диванных военспецов (включая царские диваны), что осуждали медлительность Кутузова, а сами были ни на что не годны.
И эпизод, когда Наполеон каким-то чудом ускользнул от плена - кто винил за это нерасторопность адмирала Чичагова, а кто невнятность самого главнокомандующего.
Здесь про оставшихся французов, что теперь бродили по России и просились - кто пошел в учителя, кто в воспитатели (и, по Крылову, всех детей здесь перегубят, змеи).
Про пустословов и лентяев, набежавших вдруг после победы за наградами.
Про релокантов образца двухвековой давности.
- "О, я прямехонько иду
- В леса Аркадии счастливой.
- Соседка, то́-то сторона!
- Там, говорят, не знают, что́ война;
- Как агнцы, кротки человеки,
- И молоком текут там реки;
- Ну, словом, царствуют златые времена!
- Даже собаки там не лают,
- А не то что не кусают.
- Кукушка вслед: "Так вспомни же меня,
- Что быть тебе без шубы".
Там и про склоки, и взаимные интриги мнимых союзников, собравшихся на венский Конгресс победителей. Про лживых друзей по новому Священному союзу. Там о собачьей дружбе - не закончился конгресс, а уже Англия, Австрия и та же Франция заключили "секретный трактат" о союзе против России и Пруссии. Договорились выставить три армии по 150 тысяч каждая и даже выступить весной того же 1815 года - помешала только весть о возвращении Наполеона с Эльбы.
Здесь и про тех, кто упрекал Крылова - все к концу войны проснулись и писали оды - а почему он не воспел лично царя?
Про тех, кто все забыл - и упрекал после войны своих спасителей. Убили зверя - хорошо. Но шкуру-то испортили!
Здесь же у Крылова было и про тех ослов, которые опять заговорили про великого Наполеона, про освободителя. "В породе и в чинах высокость хороша; / Но что в ней прибыли, когда низка душа?"
А что после войны?
После войны довольно скоро выяснилось, что Бонапарте живее всех живых: остался в головах. В передовых кружках и избранных салонах были уже немодны разговоры о патриотизме и войне: ну сколько можно спекулировать на этой теме? Ведь русские же не злопамятны - как Вяземский писал, - ведь мы же не французы, это пускай они "задним числом переделывают события... за письменным столом, сдав себе все козыри, переигрывают сражения, однажды уже проигранные на поле битвы".
Вот до войны посол Коленкур жаловался нашему правительству на неприязненный дух журнала "Русского Вестника". Теперь и Вяземский почувствовал: "По горячим следам еще имена Кутузова, Платова и других сподвижников освобождения России и Европы озаряли и согревали страницы журнала, но всему есть предел и свое время".
Это уже не комильфо.
Воейков с Батюшковым дружно издевались в своих памфлетах над непримиримым Сергеем Глинкой. Критик Белинский опрометчиво воспел в своих статьях "Бородинскую годовщину" Жуковского, изданные вместе с пушкинским "Клеветникам России", а также "Очерки Бородинского сражения" Федора Глинки (того, который первым дал войне название - Отечественная). Белинский ведь задел в этих статьях круг Герцена, который "изрекает свои истины с диктаторской важностью". И круг передовых "наполеонов" сразу же поставил под угрозу его репутацию главного критика - так что Белинский тут же взял свои слова назад: какое там Бородино, какие там клеветники? Победа присуждалась школе отрицания.
А что Крылов?
* * *
С Крыловым было трудно. Всеми любим. И не в чем упрекнуть. Но - "беспартийный". Заедало всех - и будто по команде дружно и со всех сторон.
Батюшков: "этот человек - загадка".
Погодин: "не говорил никому правды о себе и своих идеях".
Булгарин: "никогда и никому не сказывал, по какому случаю написана им какая басня".
Вигель: "был ли он добрый человек? Я должен отвечать отрицательно". Тут и "чрезмерное себялюбие", и даже - "никогда не радовался ни славе нашего оружия, ни успехам просвещения".
Плетнев: "нельзя не обвинять… он ничего не полюбил как человек общественный и образованный… отсторонился от людей".
И снова Вяземский: да чем он так хорош? Откуда это вот обидное "общенародное уважение"? Ведь у Крылова - "плоскости, пошлости, вредящие его истинному достоинству. У всех на языке "а философ без огурцов!.. Ай, моська! Знать, она сильна, что лает на слона" и шутки подобные, да вот и все!".
Белинский: это же "старик-младенец", "образец русского себе на уме".
Чуть позже к хору присоединился бдительный филолог-педагог Петухов: "Надо же помнить, что не все басни Крылова одинаково ценны и пригодны в педагогическом отношении... В некоторых мораль сомнительна".
Послушаешь их всех - и понимаешь, отчего Крылов от этого художественного мира стал держаться подальше.
Пушкин когда-то попытался усовестить Вяземского: "Но, милый, грех тебе унижать нашего Крылова… Ты по непростительному пристрастию судишь вопреки своей совести и покровительствуешь черт знает кому".
Бестужеву и вовсе Пушкин написал: как же у нас нет гениев? "У нас Державин и Крылов".
И все-таки сошлись на том, что это - "дедушка". С причудами. Для младших школьников. Он как бы не всерьез. Всю биографию свели к обильным, жирным анекдотам. Играл на скрипке - и в деревне как-то этим скрипом распугал волков. Главное во всех воспоминаниях: он слишком много ел.
Иван Андреевич как чувствовал: он умер в ноябре 1844-го - и в день похорон друзьям и недругам прислали экземпляры изданных им басен. Так он попросил. На траурно-черной обложке: "Приношение на память об Иване Андреевиче, по его желанию".
Чтобы помнили.
В войну 1812 года он переделал свою волшебную оперу "Илья-богатырь". В заключительном хоре - по словам свидетелей - "одно пошевеление знамени с надписью за Отечество доводило зрителей до исступления... Некоторые, вышедши из театра, назавтра побежали прямо в комитет записываться в ополчение...".
Какой он дедушка? Это, скорее, позывной. Никто не хочет вспоминать его таким.
И все-таки Крылов был - настоящий, честный военкор. Еще послужит мировой денаполеонизации.