Михаила Зощенко при жизни не видели улыбавшимся
Говорят, что в гробу он улыбался, но при жизни его почти не видели улыбавшимся. И тому были свои причины.
В начале Первой мировой войны он поступил юнкером в Павловское военное училище, где по условиям военного времени прошел ускоренные четырехмесячные курсы. Ушел на фронт прапорщиком.
"В ту войну прапорщики жили в среднем не больше двенадцати дней", - напишет Зощенко в поздней повести "Перед восходом солнца". В июле 1916 года в районе Сморгони он был отравлен газами, после лечения в госпитале признан инвалидом первой категории, но вернулся на фронт, заслужил пять боевых орденов и порок сердца.
А после Октябрьской революции герой войны, штабс-капитан Михаил Зощенко, отказавшийся эмигрировать во Францию, работал инструктором по кролиководству.
Но не все было так плохо. В 20-30-е годы Зощенко стал одним из самых известных и, пожалуй, обеспеченных писателей. Ему, как и всей литературной группе "Серапионовы братья" (кроме Зощенко туда вошли Лунц, Познер, Каверин, Всеволод Иванов, Слонимский), патронировал Горький, которого некоторые из участников группы даже посещали в Сорренто, несмотря на "железный занавес", уже существовавший тогда между СССР и Европой. Его книги издавались большими тиражами. Он ездил с эстрадными выступлениями по всей стране.
Корней Чуковский вспоминал, что поклонницы осаждали Зощенко на улицах, и он, чтобы отделаться от них, говорил, что только похож на Зощенко, на самом деле фамилия его Бондаревич.
Успеху рассказов Зощенко во многом способствовало то, что как автор он не возвышался над своими персонажами - новыми советскими мещанами и новыми советскими буржуа, которых немало появилось во время НЭПа. Автор говорил о них на их языке, рассуждал их мыслями и как бы существовал в их же системе ценностей, весьма приземленных и даже низменных.
"У купца Еремея Бабкина сперли енотовую шубу. Взвыл купец Еремей Бабкин". Или: "Гость нынче пошел ненормальный. Все время приходится за ним следить". Или: "Хочется сегодня размахнуться на что-нибудь героическое". Или: "Человеку обязательно отдохнуть надо. Человек все-таки не курица". Или: "А хорошо, товарищи, летом! Солнце печет. Жарынь. А ты ходишь этаким чертом без валенок, в одних портках, и дышишь".
Близость автора, родившегося в бедной, но все-таки дворянской семье, к психологии советских мещан была столь велика, что сегодня многое в рассказах Зощенко не понятно современному молодому человеку, не заставшему товарному дефицита советского времени, не говоря уже о голоде. Кто из них понимает, например, что "аристократка" из одноименного рассказа, с жадностью пожирающая дармовые пирожные в театре, попросту голодна?
Но Зощенко не опускался до уровня этих людей. Он действительно воспринимал их как своих, не кичась своим происхождением и военными подвигами.
Тем оскорбительнее для него стало постановление ЦК ВКП(б) о журналах "Звезда" и "Ленинград" 1946 года, круто изменившее его судьбу. Сегодня его читаешь даже с каким-то странным лингвистическим интересом. Вроде бы серьезный официальный документ, а стиль даже не критики, а площадной брани. "Пошляк", "подонок", "омерзительная вещь" (это о повести "Перед восходом солнца").
Или откровенное хамство и вранье: "Редакции "Звезда" хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков".
Сразу после начала войны Зощенко подал заявление с просьбой отправить его на фронт, но был комиссован по негодности. Он работал в противопожарной обороне Ленинграда и писал антифашистские фельетоны.
В то же время повесть "Перед восходом солнца", написанная им в эвакуации и частично опубликованная в журнале "Октябрь", была действительно странной для того времени. Это была попытка разумом преодолеть внутренние, мучившие его страхи. Психоанализ, как мы понимаем это сегодня, которым писатель в условиях отсутствия профессиональных психоаналитиков решил заняться самостоятельно.
Название повести повторяло название одной из частей книги Фридриха Ницше "Так говорил Заратустра", а Ницше тогда уже объявили "идеологом фашизма". Но до того, как он был им объявлен, трудно было назвать советского писателя, который бы им страстно не увлекался, не исключая и "основоположника социалистического реализма" Максима Горького.
Зачем вообще нужно было это постановление? И почему под него попали именно Зощенко и Ахматова? Тут была установка в очередной раз "осадить" слишком вольный интеллигентский Ленинград. Для общественной порки выбрали писателей из старой гвардии. Нужно было выветрить из писательских мозгов последние фантазии о каких-то штабс-капитанах и ученицах царскосельских гимназий, воспитанных как-то иначе, имеющих свое достоинство.
Ахматова, у которой в тюрьме находился сын, постановление публично признала. Зощенко взбунтовался и не признал, за что был надолго отлучен от советской литературы, невзирая на его прежние заслуги и высокую оценку его творчества Горьким.
На специальном писательском собрании в Ленинграде, куда прибыло московское начальство, он заявил:
"Я могу сказать - моя литературная жизнь и судьба при такой ситуации закончены. У меня нет выхода. Сатирик должен быть морально чистым человеком, а я унижен, как последний сукин сын… У меня нет ничего в дальнейшем. Ничего. Я не собираюсь ничего просить. Не надо мне вашего снисхождения... ни вашей брани и криков".
Последние годы жизни он провел на даче в Сестрорецке, где скончался в 1958 году от острой сердечной недостаточности. Похоронен на городском кладбище Сестрорецка.
