Почему "Пиковая дама" Пермского оперного театра кажется такой холодной
В холодном полумраке, среди собственных теней пребывают герои оперы. Их жизнь - это специфический ритуал, состоящий из особых поз, жестов, привычек, замираний и, главное, отстраненного, почти отсутствующего взгляда, будто каждый персонаж явился уже из другого мира. И как бы нехотя отталкиваясь от традиции романтической оперы, спектакль представляет Чайковского как предвестника музыкального театра XX века, где мистика и трагизм - это еще не финал рассказываемой истории.
"Пиковая дама" написана Чайковским в 1890 году на либретто своего брата Модеста Чайковского по мотивам одноименной повести Пушкина. Но в спектакле ее герои ведут мистический диалог с другим пушкинским персонажем - Каменным гостем. По сцене расставлены клоны скульптуры, пародирующие "Давида" Микеланджело и в целом архитектонику Летнего сада.
А в центре сцены на единственном пустующем постаменте в разные моменты действия каждый из героев оперы пытается принять эффектную позу, будто меж строк, про себя произнося: "Я памятник себе воздвиг нерукотворный".
Действие "Пиковой" разворачивается в эстетике нуарного немого кино: везде и нигде, где-то на развилке между Адом и Раем, в попытке соприкоснуться с вечностью, там, где судьбы людей уже не имеют собственной силы. Хотя визуально очевидно, что постановщики (сценограф тоже Владиславс Наставшевс в тандеме с Валерией Барсуковой, художник по костюмам Майя Майер) выбирают декаденствующий дух начала прошлого века.
И конечно же, его символом является Графиня - не немощная старушонка, а эффектная дама (Наталия Ляскова/Наталья Буклага), явно знающая рецепт эликсира вечной молодости. Концентрация мистики в атмосфере спектакля зашкаливает. Даже, казалось бы, шуточная интермедия "Искренность пастушки" оставляет впечатление спиритического сеанса, откуда вышедшая будто бы невинная Прилепа, до того Маша, служившая горничной у Лизы (Екатерина Проценко/Ирина Байкова), трансформируется в воплощение рока судьбы.
Все очень стильно и красиво. Но сопереживать этим героям-мертвецам невозможно. Лишь холодным рассудком отдаешь должное трудам и стараниям всех причастных к премьере, которая, бесспорно, мощная, но холодная, как мрамор, из которого ваяют памятники.
Тут Герман (Борис Рудак/Сергей Поляков, исполняющие одну из самых сложных теноровых партий мирового репертуара не без потерь, но достойно) - серый человек на сером фоне, заблудившийся в жизни, но азартный и мечтающий лишь о богатстве, а не о любви. А иные персонажи оперы - Лиза (впечатляющая Зарина Абаева и на ее фоне более скромная Ирина Морева), граф Томский (эффектные каждый по-своему Энхбат Тувшинжаргал и Рауф Тимергазин) и будто специально аутсайдеры и вокально, и по образу Евгений Бовыкин и Эдуард Морозов (князь Елецкий) просто вольготно концертируют, дабы партитура не пострадала от изъятий и осталась в целости.
Оркестр порой звучит взвинченно, а иногда холодно и отстраненно, но почти всегда находя способ точного взаимодействия и с солистами, и с хором. При этом все равно ощущается, как музыка все же протестует против изобилия ритуальных игрищ, через которые режиссер пытается проникнуть в самые темные закоулки человеческой души, но для чего, по большому счету непонятно. Ведь его история явно происходит в загробном мире, где все уже решено.
И поэтому знаменитое "Что наша жизнь - игра" из уст Германа в финале оперы звучит как гимн Тонатосу, ибо конец один на всех и он неизбежен.
На сцене все очень стильно и красиво. Но сопереживать этим героям- мертвецам невозможно