Анатолий Петрович пропахал журналистику, как говорится, снизу до верху. Сын солдата, участника Великой Отечественной Войны, погибшего под Ржевом, он рано пошёл трудиться на производство, где опубликовал свои первые репортажи в заводской многотиражке. Отсюда и стартовал в большую журналистику. В газете "Комсомольская правда", в золотой век этого издания, Юрков прошёл путь от литературного сотрудника до члена редколлегии, там, на шестом этаже возглавлял знаменитый рабочий отдел, который пропагандировал экономические реформы, продвигал демократические нормы в плановой экономике, отстаивал права личности в командном производстве. Опытный организатор газетного процесса, мастер слова, Анатолий Петрович был широко востребован на руководящих должностях в советской и российской журналистике: член редколлегии газеты "Социалистическая индустрия", главный редактор газеты "Рабочая трибуна", зам. главного редактора газеты "Труд" и наконец в 1995- 2000 гг. - главный редактор "Российской газеты".

Его яркое и оригинальное творчество так же неотделимо от портрета журналиста "каждодневных строк", как и работа в горячем кресле главного редактора. Юрков первым из журналистов написал и пробил в "Комсомолке" публикацию в защиту Байкала - тогда ЦБК беспрепятственно сливал в священное озеро грязные стоки, а сама тема этой вопиющей бесхозяйственности имела гриф табу. В дальнейшем журналист посвятил полжизни этой долгоиграющей теме: из-под его пера вышли десятки тревожных и взывающих к разумному природопользованию байкальских статей. Кстати, многие байкальские полосы появились на страницах "Российской газеты". Во многом благодаря публицисту Юркову на загрязнителе озера - ЦБК в конце концов повесили пломбу, а позже от берегов Байкала была отведена в сторону на сотни километров попавшая в строительный проект нефтяная труба.

В журналистике Юрков пробыл более пятидесяти лет. Ему присвоено звание Заслуженного журналиста России, он награждён другими государственными наградами, имеет высокие знаки отличия Союза журналистов. При этом всегда его идеи, его профессиональные находки сопровождались уважением и признанием товарищей. Бывшие коллеги Юркова по "Комсомольской правде" рассыпались по изданиям в прошлом веке, однако журналисты и в нынешнем столетии регулярно встречаются вместе. И обязательно среди молодых и былых газетчиков - ЮРКОВ.

И он всегда с нами - Анатолий Петрович.

Журналисты "Российской газеты"

Ушел Толя Юрков. Для меня это всегда был, остается и останется человек-константа. И в творчестве, и в жизни. Когда меня совсем уж припирает к стенке, я знаю, верю: выход, подмога есть - Толя Юрков. Первый комсомольский секретарь одного из подмосковных районов, он пришел в "Комсомолку", намного раньше меня и даже принимал меня на работу; в перестройку, правда, ситуация перевернулась, и на первую большую перестроечную работу уже выдвигал его я.

Сам хлебнувший в послевоенной юности рабочей закваски, Анатолий, возглавил в "Комсомольской правде" отдел рабочей молодёжи, сделал его действительно "рабочим" инструментом - острым, металлорежущим, алмазно талантливым. Инструментом, которым "Комсомолка" пользовалась не только по рабочему "фронту". Толя и сам, унаследовав со временем тему и даже перо наших великих корифеев Владимира Чивилихина, Василия Пескова, активно вторгся в сферу, можно сказать, общечеловеческую - охраны природы. И остался верен ей на всех этапах своей долгой и многократной жизни, в том числе и в "Российской газете". Это ему и его газете обязан сегодня своим хотя бы относительным существованием священный - увы не для всех и не всегда - Байкал, а значит, и все мы, покамест еще пьющие чистую природную воду. Куда бы его, Юркова, не назначали, он всегда оставался верен своему собственному, однажды избранному назначению - служить правде. Добру. Людям.

Несколько ярких талантливых книг, изданных Анатолием в легендарной "Художественной литературе", тому неизменное подтверждение. Верю: они будут жить, так же как будут жить и его газетные полосы.

Человек повышенной трезвости, Анатолий Петрович тем не менее любил повторять усвоенную еще в послевоенной юности - подростком, "фабзайчонком", сынишкой фронтовика, от его суровых и, судя по всему, не всегда трезвых наставников, хорошую прибаутку:

- По стакану - и на поезд!

То есть, за новое дело и, нередко, в новые, неизведанные дали.

Что ж, Толечка, по стакану и на поезд.

Бог с ним, что поезд на сей раз без обратного билета. Вечный путь тебе, Толя Юрков, белой дороги!

Георгий Пряхин

Умер Анатолий Петрович Юрков. Замечательный журналист и главный редактор замечательных газет. Об этом многие расскажут в дни прощания. А я хочу вспомнить урок, который он дал неведомому студенту из Владивостока в 1975-м году.

"На рельсах, в пургу". Полоса в "Комсомолке". Очерк о подвиге машиниста Цветкова я, студент журфака, зачитал до дыр. Хотя, казалось бы, что особенного? Автор неторопливо описывает тот героический день: подъем, завтрак, дорога до депо, медосмотр, приемка тепловоза. Между делом вспоминает о семейных и комсомольских - куда ж без них! - заботах делегата съезда ВЛКСМ. Штрихами рисует портрет современника, такого обычного, что поневоле примеряешь его к себе. И вот Цветков уже в кабине с помощником, "на выходе зеленый - вижу зеленый", гудок, поехали.

Я, девятнадцатилетний умудренный журналюга, конечно, понимаю, что они едут навстречу подвигу. Потому стараюсь читать медленно, задерживаясь на каждой строке, смакуя, - автор мастерски закручивает интригу. В середине пути их накрывает северная пурга. Дворники на лобовом стекле не справляются со снежными зарядами. Машинист и помощник до рези в глазах всматриваются в белую круговерть.

И за очередным изгибом пути, в луче прожектора, вдруг видят человека на рельсах.

Полвека спустя я не нашел этот очерк в интернете. А сам, конечно, не смогу по-юрковски смачно описать мгновения подвига - как Цветков врубил по тормозам, как тепловоз продолжал катиться вперед, как машинист понял, что гигантские колеса остановятся через два метра ЗА, как выпрыгнул на ходу из кабины, как бежал впереди громадной машины, как выдернул человека, живого или мертвого, уже из-под подметельника и скатился вместе с ним с насыпи…

Урок Юркова в том, что я и полвека спустя помню, увы, не дословно, как он закончил очерк о подвиге. Совсем не так, как наставляли того студента учебники по партийной и советской журналистике.

" - Говорят, когда человеку спасают жизнь, он становится кровником, другом, дороже которого нет. Что он тебе сказал, когда вы встретились после всего?

- Мы не встречались. Он тогда встал, отряхнул снег, обругал меня и ушел. Да и некогда мне было знакомиться. Надо было возвращаться в кабину и нагонять график до Кандалакши".

Урок Анатолия Юркова: журналист сильнее самых страшных ошибок должен бояться пафоса.

Он избежал его даже в открытом письме своему навечно тридцатилетнему отцу, погибшему подо Ржевом. И к могиле которого Юрков пришел 85-летним, хотя искал ее всю жизнь. Репортаж "Я убит и не знаю, наш ли Ржев наконец?.." был напечатан в журнале "Родина", который я к тому времени редактировал. Я счастлив, что успел сказать автору, как я его люблю.

Извините за пафос, Анатолий Петрович.

Игорь Коц, шеф-редактор исторического журнала "Родина"

Ушел из жизни Анатолий Петрович Юрков, выдающийся советский и российский журналист, отмеченный государством званием "Заслуженный журналист России", а Союзом журналистов России - премией "Золотое перо России".

Свой профессиональный путь он начинал в 50-е в "Комсомольской правде", где руководил легендарным рабочим отделом, был признанным авторитетом в экономической теме, внес большой вклад в организацию трудового молодежного движения. Неоценим его журналистский вклад в дело спасения озера Байкал.

В историю журналистики вошел также как основатель и главный редактор газеты "Рабочая трибуна", ответственный секретарь газеты "Труд", главный редактор, а затем политический обозреватель "Российской газеты". Вся долгая жизнь Анатолия Петровича была примером верного служения своей профессии и гражданскому долгу. Он был искренним патриотом страны, неустанно боролся за ее благополучие и силу.

Союз журналистов России выражает глубокое соболезнование в связи с кончиной нашего старшего коллеги. Память о нем на долгие времена.

Владимир Соловьев, председатель Союза журналистов России

Три публикации легендарного журналиста

Мы могли привести десятки материалов Анатолия Петровича Юркова, которые он публиковал в "Комсомольской правде", "Труде", "Рабочей трибуне" и нашей "Российской газете". Все они остаются с нами, с читателем, для которого и писал журналист.

Мы отобрали только три публикации Анатолия Юркова из "Российской газеты", которые еще раз напомнят о нем.

"Беда случилась в деревне Нежитино - сгорела школа" (14 марта 1997 года)

Письмо отчаяния из сгоревшей школы от Зинаиды Васильевны Зайцевой было опубликовано в феврале 1997 года. Акция так и называлась: "Построим школу в селе Нежитино!" На призыв помочь откликнулась вся страна. Школу построили почти за год. Нежитинская школа стала подшефной для "Российской газеты".

Вчера пришло письмо из Нежитина

Анатолия Юркова вспоминает Зинаида Зайцева, заместитель директора Нежитинской средней школы Костромской области:

- По заданию главного редактора приехали корреспонденты, написали материал "Пустим шапку по кругу, поможем построить школу". И благодаря Анатолию Юркову откликнулось много людей и предприятий. И газета поддерживала нас на протяжении всего строительства, хотя время тогда было непростое. В итоге в 1999 году была открыта современная школа на 132 человека, отвечающая всем требованиям. С компьютерным классом, спортзалом, столовой, красивыми классами, - вспоминает Зинаида Зайцева.

Школа в Нежитине продолжает жить. В ней появилась "Точка роста", обновились компьютеры, в обучении используются самые современные технологии.

- Анатолий Петрович был порядочным, отзывчивым, душевным и при этом деловитым человеком. Он очень остро чувствовал чужую боль. Он понимал, что в селе должна быть современная школа, чтобы сельские дети не были обделены, чтобы они шагали в ногу со временем. Мне было легко с ним общаться, в нем не было никакой напыщенности. Его помощь дала мощный толчок развитию школы. Был душевный подъем и у учителей, и у детей. У нас тогда девочка закончила школу с золотой медалью и семь человек - с серебряными, - добавляет Зинаида Зайцева.

Дамоклова труба над Байкалом (7 декабря 2005 года)

Вариант трассы окончательно еще не выбран. Министр природных ресурсов РФ Юрий Трутнев заявил в "Российской газете": "Байкал мы в обиду не дадим!"

В "Российской газете" же собрался Совет экспертов, который в острой дискуссии выяснял степень "трубной" угрозы Байкалу и шансы оставить неприкосновенным озеро. Ибо статус озера как объекта Всемирного наследия, числящегося в особом списке ЮНЕСКО, требует гарантий этой неприкосновенности и от нас, и от нашего государства.

К этому моменту стало известно, что главой Ростехнадзора назначен К. Пуликовский, бывший полпред президента в Дальневосточном федеральном округе. К Байкалу это назначение имеет прямое отношение. Именно Ростехнадзор - последняя инстанция среди прочих ведомственных экспертиз, которая выбирает окончательный вариант трассы нефтяной трубы и дает рекомендацию правительству России, где ее строить. В таком деле, как судьба Байкала, больше нельзя ошибиться...

Полностью материал "Дамоклова труба над Байкалом" Анатолия Юркова читайте по ссылке

На Байкале помнят и благодарят журналиста Юркова

Андрей Федотов, директор Лимнологического института Сибирского отделения РАН:

- Нас всех опечалило известие о том, что ушел из жизни Анатолий Юрков. Я всегда с большим интересом читал его статьи, выходившие и в "Комсомолке", и в "Российской газете". В них чувствовалась искренняя любовь к Байкалу, интерес к исследованиям, которые проводил наш институт, и человеческая принципиальность. Он одним из первых поднял тему закрытия БЦБК, он не отмалчивался, когда над озером нависали новые угрозы - то проект прокладки нефтегазовой трубы по дну, то инициативы по изменению законодательства, приводящие к дополнительной нагрузке на экосистему. В своих материалах Анатолий Юрков всегда высказывался прямо и очень горячо - наверное, поэтому его публикации имели огромный резонанс и отрезвляли умников, считающих, что природа все стерпит.

При этом он всегда опирался на мнение ученых, справедливо считая, что исследователи озера свободны от всякого рода "интересов". И вот это уважение к научному знанию, каким бы неудобным оно ни было, насколько бы ни шло вразрез с "линией руководства", дорого стоит. Подобное отношение к науке редкость - и тогда, и сейчас, во все времена.

Фото: Олеся Курпяева/ РГ

"Я убит и не знаю, наш ли Ржев наконец?" (1 декабря 2020 года)

Разговор с навечно тридцатилетним отцом, могилу которого Анатолий Юрков отыскал осенью 2020 года

Мы ехали поклониться Святому солдатскому месту. Знали: Калининское направление, на котором маяком возвысился Ржев, - это могильник Великой Отечественной: остановись, сбрось шапку, поклонись тысячам солдат, которые уже не отступали.

Не отступили! Все, кто здесь перечислен.

И вот уже почти век: что ни копни лопатой, то белая земля, хрустящая. Говорят, что в ночи она светится - святые в ней лежат люди. Но я не знал до этого самого дня, что у подножия светильника высечено твое имя.

Ноги отнялись шагать дальше... Стоял и молчал.

В информационном центре мы получили точный адрес братской могилы. Поклонились Солдату с журавлями. И поехали к тебе, папа, в деревню Байгорово.

Деревня Байгорово. Последний приют пулеметчика Петра Юркова и его боевых побратимов.

Твоя семья

Ты ко мне относился по-особому. Вез на санях маму в Пронск в роддом - она рожать меня собралась. Да к ночи. Запоздалая мартовская пурга так закуражила, что лошадь с дороги сбилась. А за санями увязалась пара волков. Мама плачет - больно, лошадь ржет, в снег по пузо проваливается, сани вот-вот перевернутся. Ты схватил кнут - на волков с нехорошими словами...

К утру прояснилось - и дорога - вот она, шагов десять до нее. Волки ушли от греха подальше...

Уходя, ты пожал мне руку по-мужски:

- Ну, сын, надеюсь, что вернусь раньше, чем вырастешь. А по-другому выйдет, берегите мамку, держитесь друг друга.

Серега, мой брательник старшой, про которого говорили, что весь в тебя, сам протянул руку:

- Воюй честно, пап, бей эту немчуру поганую.

Мама ахнула на такие слова, а ты засмеялся:

- Я с собой на удачу подкову возьму.

Ты ведь кузнец, и нас в деревне после твоей похоронки называли Кузнечихиными.

- Эй, кузнец-молодец,

расковался жеребец:

Ты подкуй его опять

- Отчего не подковать?

Вот ухналь, вот подкова:

раз, два - готова.

Твой однополчанин

Деревня Байгорово. Последний приют пулеметчика Петра Юркова и его боевых побратимов.

Он зашел к нам год спустя после твоей похоронки. Перекрестился на образа, сказал, что ему Петька-Кузнец наказал передать последний поклон.

- Я присяду, - опираясь на клюку, сел на лавку. - Во мне еще один осколок остался: врачи сказали, что сам выйдет... со временем... Мы в том бою вместе с Петром вашим стояли.

- Посиди, спешить некуда, - сказал мама. - Дороги от нас далеко во все концы ведут, но до нас редко кто доходит, - вздохнула, перехватывая слезу.

- Да, мать, война редко кого отпускает, - полез он в карман за кисетом. - Я закурю?

После затяжки-другой закончил:

- Если подчистую освободит, безвозвратно... Каждый день кого-то освобождает, а то к концу дня и штабель наберется.

- Как-то вы... ведь люди... наши,.. - не сдержась, мама всхлипнула.

- Мам, пусть он про папу.

- Ты, малец, про папу не беспокойся, на отца вам повезло, солдат был что надо. Кузнец-молодец, он так себя называл.

- Выходит, это вам больше повезло, чем нам.

- Все пулеметы в роте в порядке держал. Два чурбака столетних где-то разыскал... говорит, это наковальня у меня... Все спят, а он у этой своей наковальни тук-тук да тук-тук.

- По работе скучал папка.

- Скучал. Но с пользой.

- Как его убили?

Он опять за кисет. Крутит "козью ножку" ловко, как наши мужики, затягивается, как последний раз.

- Убили его, Анна Николаевна, как всех нас убивают. Но умер Петя хорошо. Не мучился.

А сам все пыхтит и пыхтит своей "козьей ножкой".

- Нам держаться было до утра. Приказ. Не пропустить немца к дороге. Без дороги никуда не попрешь. И танку по болотистому лесу нет ходу. А мороз не сильный - только корочка, поле под ней как кисель. И проседает под танком... Наша земля... за нее мы шли... Приказ...

Пехоту мы с Петром должны были не пускать. Он свою наковальню прикатил, мы хорошее гнездо устроили, непробиваемое. К утру приказ: роте отходить на новый рубеж. Скрытно, пока не рассвело. Кто прикрывать останется? Значит, пока рота отходить будет, кто-то должен не дать немцу подняться в атаку. На рассвете немцы, наверно, заметили, что мы их обманули. Ну и пошли в лобовую... Петя заправил в пулемет последнюю ленту. Обменялись адресами. А тут немецкая мина. Эта была наша...

Под окном завелась машина.

- Я очнулся в лазарете. Петра нет нигде... А ты, мать, не плачь, ему больно не было.

- Вы сейчас куда?

- На Михайлов.

- Там вчера стреляли, от нас видно. Мы за огороды ходили смотреть.

- А как же вы? - я кивнул на его клюку, на руку перебинтованную.

- Пока дойду - все заживет, - улыбнулся, подморгнул мне.

Он встал, забросил за плечо котомку:

- Я не русский, звать меня, по-вашему, чудно. В полку Чибиком звали. Ну, живите, за мной машина заехала.

Он кивнул на окно. Там тарахтела полуторка, тоже спешила.

А через несколько лет и я, отец, заспешил с нашего двора.

Твои потомки

По снежному полю напрямки уходил из нашего дома. Оглянулся: за ветлами пропала крыша. На валу за деревней стояла мама, как маленький колодезный журавель, высохшая от горя и слез. Нет, я уходил не от нее - от голода. До весны нам картошки не хватит. В кармане у меня рубль с мелочью:

- Прости, сын, последние, - мама не утирала слез.

- Добавила бы, Нюша, - сказал дядя Коля, который брал меня с собой до Москвы. - А то ему на билеты не хватит: до Москвы - на поезд, а там на метро и до Одинцово на пригородный.

Я все лето, папа, работал в деревне подпаском, у пастуха на подхвате. Стадо небольшое - пятнадцать коров, всех по именам помнить надо, десяток телят: но от зари до зари. Подпаску денег не платят - за харчи. Потому мама меня и отпустила к тете Дуне в Одинцово, когда та осталась одна: муж умер, сына в армии задержали. А у нее хозяйство: корова, куры, гуси, свинья. Дров напилить-наколоть, корове травы накосить на зиму, огород вскопать, да мало ли... Сулила в пятый класс отдать. Школа в пяти минутах через поле.

А дядя Коля проводником на поездах работал, мог мальца бесплатно провезти.

- Мне и так уж говорят: больно много у тебя, Горелов, детей-то. Каждый рейс - новый... Война чертова...

Ты, папа, прости меня за многословие - за восемьдесят лет накопилось, перекипело и опять собралось...

Вот мы и пришли к тебе: моя дочь Елена Шипова, у нее уже двое сыновей, моих внуков, сами себе на хлеб зарабатывают; дочь твоей старшей дочери Зои - Наташа Будневич, она уже о третьем поколении позаботилась и о четвертом. Это всё потому, что в сорок первом ты оставил нас пятерых, чтобы встать на пути врага. Где встретил его, там и лег, шагу не сделал назад к своим детям. К милой сердцу Рязани. К столице. Поэтому жив твой род, а Родина поставила такой грандиозный памятник, что к нему стекается теперь честной люд со всех сторон.

Я мог бы раньше тебя найти, потому что память - наша первая жизнь. Без памяти мы - истуканы.

Извини, пап. Восемьдесят лет тебя искал, наспотыкался. Сам терялся не раз...

Деревня Байгорово. Последний приют пулеметчика Петра Юркова и его боевых побратимов.

Твои побратимы

Дорога к тебе начиналась у Ржевского мемориала и вела на восток. И тут с нами стало происходить что-то странное: мы осознали, что этой дорогой рвались к Москве немцы.

И если на нее глянуть сверху, дорога - как ствол упавшего огромного дерева, ветви которого отходят вправо-влево через каждые один-два, а то и три километра: они вели к деревням и поселеньям. Указатели сообщали название населенного пункта (не видного с дороги, скрытого лесами) и почти рядом с каждым - информацию особого рода: "Захоронения Великой Отечественной войны". И на каком они расстоянии от поворота. Рядом с иным верстовым столбом было два-три-пять, а то и целая страничка таких сообщений на двух языках - русском и английском.

Они встречали и провожали нескончаемо.

...Вот, наконец, и дальняя-предальняя деревня Байгорово с непыльной дорогой вдоль окон, где застекленных, а где печально пустых, да какая приветливая: навстречу, перепрыгнув насыпь, несутся три овцы неизвестного цвета. Стричься, пожалуй, уже поздно: голыми овец в зиму не пускают. Правда, на дворе роскошное бабье лето, в дороге мы шестой час, а ни над Москвой, ни над Волоколамском, ни над Ржевским Хранителем неба с журавлями - ни облачка. Не верится, что здесь зимы бывают.

Не поняли, из какого двора выскочил мужик - один на всю улицу - в расхлестанной рубахе.

- Мы ищем братскую могилу, которая...

- Есть, есть, а как же. Ехайте дальше. У крайнего дома, со стеклами в окнах... Там по правой стороне дорожка будет, в лес, в бурьяне, глядите лучше...

Лесная полянка огорожена бережно и заботливо убрана; русские березы раскинули шатер, под ними встал на караул вечный солдат России. Скромный солдат моего роста, без претензий.

На черных плитах 189 фамилий.

На четвертой - ЮРКОВ П.С.

1908 г.р., 09.03.1942.

Говорят, что вы спите вечным сном. Нет, вы неспящие.

Фронт горел, не стихая,

Как на теле рубец.

Я убит и не знаю,

Наш ли Ржев наконец?

Вы все тут, отец, неспящие. Думаете, что охраняете нас по-прежнему, считая недослуженным свой срок подо Ржевом. Вот в Берлине бы - тогда да, тогда можно достать кисет, сладко затянуться на дорожку: где там наш обратный билет? Вы неспящие скоро восемьдесят лет, мужики.

Мы тоже не бездельничаем, отец. Нам, сам понимаешь, не легче. Живым труднее оставаться людьми - каждый день, каждый час.

Я наконец-то стою у твоей могилы. И мне слышится: тук-тук. Эй, кузнец-молодец, расковался жеребец...

Многое здесь слышится.

Фото: РГ

Твое сердце

Если возвращаться из Ржева другой дорогой - за Волоколамском свернуть на Можайку, а там, перед Кубинкой, на Минское шоссе... Ты, наверное, не подозреваешь отец, что в начале XIX века великий Наполеон Франции во главе гордой Великой армии тоже шел по этим местам. Всю дорогу ему сквозь сонливость грезились московские солнцеподобные купола, а под колокольный звон сыпались крупным градом алмазы да бриллианты, изумруды и прочая женская зависть.

Из разграбленной, как после татаро-монгольских мародеров, Москвы великий французский герой и полководец в октябре 1812 года уводил 110 тысяч всего лишь утрёпанных солдат. А пришли на границу к Березине сопливые, обмороженные оборванцы, трусливые и напуганные. Удалось вырваться из России и переправиться через Березину 30-тысячному остатку полукалек. От тех, что сыграли вничью у Бородина, остались пух да перья.

Извини, отец, что я к тебе со своей статистикой. Просто мне ныне, как мальчишке, хочется пройти в шинели в рядах Бессмертного полка. Посидеть, уставши, у Ржевского Солдата, поговорить с другими участниками марша о том о сем. О Наполеоне и сданных без боя европейских столицах. О тех европейцах, которые истово выполняли приказы гитлеровских генералов и тоже грабили, жгли, убивали нас; было бы справедливо устроить для них специальные туры по местам былых разбоев, естественно, за счет Евросоюза.

И о том, правда ли, что войны больше не будет. Об этом я бы всем растрезвонил, сославшись, что весточка верная - от первых солдат, не отступивших от Ржева.

Вот они смотрят на нас из деревни Байгорово сельского поселения Итомля Ржевского района Калининской (Тверской) области.

Солдаты, сержанты и офицеры

33, 37, 65, 336-й стрелковых дивизий,

4-й стрелковой бригады,

542-й танковой бригады,

52, 102, 238, 239, 290, 572, 693, 709, 742, 822, 881, 1128, 1182, 1190, 1195, 1232-го - стрелковых полков,

336-го артиллерийского полка.

Навечно рядом с тобой.

Опоздай я сюда со своими восьмьюдесятью пятью годами, кто из нас потерял бы больше: я, сын рядового пулеметчика Юркова или неумолимая Память?

... Уходя, я прикрыл ладонью твое имя на списке. Мне почудилось, что я ощутил еле уловимое движение, всего один раз. И растаяло. Может, ты хранил все эти годы свой последний удар сердца, чтобы отозваться, когда придет сын.

Прости, папа, прости, солдат, кузнец-молодец. И прощай. До встречи.

Твой сын Анатолий Юрков

Прости, папа. Фото: Из личного архива Анатолия Юркова