МАМТ нашел свое "Место во Вселенной": поставлены два балета на тему космоса
Балеты двух авторов объединены темой космоса, их единство подчеркнуто выбором общего художника - Марии Трегубовой. Однако природа интереса этих хореографов к космосу предсказуемо различна.
Самодуров, самый продуктивный и востребованный на сегодня из отечественных хореографов, не впервые находит идеи для балета в науке. На этот раз зрителям пришлось узнать, что перигелий - это ближайшая точка орбиты планеты относительно родительской звезды. Понятие это, казалось, должно остаться красивым сочетанием букв на афише. Но Самодуров не страдает любовью к абстрактным красотам. Отличного союзника он нашел и в композиторе Владимире Горлинском, с которым работал впервые. Втроем с Трегубовой они придумали аскетичный суровый мир, волнующийся вместе с магмой черно-серебристой ткани, накрывающей пространство, и шаром сначала далекой, а потом опасно-близкой звезды.
Эту опасность, в ежесекундном ощущении которой существуют одетые в телесные костюмы люди, нагнетает музыка. Своим постепенным нарастанием и неотвратимостью взрыва она отсылает к равелевскому "Болеро" с его торжеством ударных (дирижер - Федор Безносиков). Музыка, словно латы, оберегает хореографию - такую же мощную, неутомимую, требующую от танцовщиков бесконечного "дыхания" для энергетического крещендо, на котором выстраивает свои балеты Самодуров.
Три танцовщицы-солистки, два солиста, корифеи и корифейки, небольшой ансамбль кордебалета притягиваются друг к другу, чтобы через мгновение разлететься и вновь соединиться в многообразии сочетаний: выстреливают мгновенные соло, взрывоопасно-стремительны дуэты. Самодуров, заставляющий верх корпуса с руками течь свободной лавой вопреки законам академизма, требует ртутной стремительности и классичности от ног. Тела его танцовщиков действительно испытывают космические перегрузки. Эта монохромная жизнь на пределе эффектно взрывается ярко-оранжевым метеоритным дождем, окрашивающим все и всех в красный цвет, смертоносный и освобождающий одновременно. Но если смертоносность исполнителям передать удается, то фирменную самодуровскую яростность - лишь частично.
Его энергию отлично чувствует и транслирует Энхмунх Оюнболд, другим (Наталья Сазанова, Анастасия Лименько, Анастасия Смирнова, Марчелло Пелиццони, Артур Мкртчян, Иннокентий Юлдашев, Дарья Юрченко) к нему удается подключиться время от времени - силы уходят на преодоление технических сложностей текста. Возможно, поэтому тридцатиминутная композиция, выверенная как программа управления космическим полетом, в какой-то момент дает сбой: она позволяет перевести дыхание - действие, эстетикой Самодурова в принципе не предусмотренное.
Иначе устроен и обустроен балет Максима Севагина, который выбрал фрагменты хоровой симфонии Валерия Гаврилина "Перезвоны" (к ее исполнению присоединился "Мининский хор" - Московский камерный хор, дирижировал которым Тимофей Гольберг). Его космос обозрим, познаваем и узнаваем, он уютен, как "Утренняя почта" и "Музыкальный киоск" из старого телевизора. За красным солнышком, украшающим занавес, открываются гигантские звездочки, мичуринского масштаба клубнички, прячущийся среди них кот и другой котик, подмигивающий с задника зрителям. А еще - стайка босоногих девушек в сарафанах разных оттенков красного. В этом непреходящем состоянии простодушного умиления что-то празднуют, кого-то оплакивают, балагурят, насмешничают - пока почти под занавес солнце не закрывает черный диск, намекая на реалии "Перигелия".
Танцы Севагина в этом балете тоже неприхотливы. Они не пытаются скрыть свою цитатность, отсылая и к "Русским сезонам" Алексея Ратманского, и к плывущим хороводам ансамбля "Березка", и к соавтору программы "Место во Вселенной". Порой хореографическая линия, пусть и выдавая источники вдохновения, идеально сплетается с музыкальной - как в дуэте "Скажи, скажи, голубчик", трансформирующемся в секстет (Полина Заярная и Денис Дмитриев тонко передают эту полифонию). Но чаще она выглядит иллюстративной, лишь сопровождающей звучание хора из оркестровой ямы. Именно благодаря ему, не боящемуся от искристой радости ухнуть в бездны страха, "Знаем благую весть" в конце концов создает рифму "Перигелию".