"Рыжий. Я всех любил. Без дураков". На Таганке посвятили спектакль Борису Рыжему

Как известно, лирический поэт - это стихи плюс биография. Одно без другого не работает. В случае Бориса Рыжего биография оказалась важнее. Взлет его был стремительным: публикации в столицах, премии, поэтический фестиваль в Роттердаме. При этом у Рыжего нет стихов, которые стали хрестоматийными: они сильны музыкой, которую не процитируешь.

А вот жизнь его оказалась в центре внимания. Рыжий - похоже, последний поэт, известный хотя бы понаслышке всей просвещенной публике. Если говорить только о московских театрах, таганская постановка - третья, где он выходит на сцену. Причем для названия спектакля ("Рыжий. Я всех любил. Без дураков") драматург Владимир Антипов и постановщик Эдгар Закарян взяли цитату из его предсмертной записки.

К образу жизни Рыжего применимо понятие самоубийства в рассрочку, о котором писал литературовед Михаил Гаспаров: "Лермонтов поломал свою жизнь, поступив в юнкерскую школу, оттого что видел: хорошие романтические стихи у него не получаются, значит, нужно подкрепить их романтической жизнью и гибелью... Потом неожиданно оказалось, что стихи у него пошли хорошие, и погибать вроде бы не нужно, но машина самоубийства уже была пущена в ход".

В прологе актер Александр Зарядин выходит и заявляет: я Борис Рыжий. Точнее, я его лирический герой. Вернее, я - театральное воплощение его лирического героя, то есть нечто третье… Так нас уведомляют, что строгих соответствий ждать не следует. Что легенды будут свободно путаться с фактами.

Герой Зарядина даже не похож на поэта. Он слегка неуклюж и носит мешковатые, коротковатые брюки. Но на лице его нарисован шрам, которым Рыжий был отмечен с детства. Зарядину хватает таланта, чтобы удерживать внимание зала. Стихи он также читает недурно.

Но если это условно-поэтический спектакль, отчего так натуралистичны декорации Филиппа Шейна? Большая часть действия протекает в захламленной родительской квартире: ветхая радиола, телевизор с салфеточкой, тонконогая мебель 60-х и железная койка довоенных времен. Вообще-то отец героя был директором НИИ и на обстановке должен лежать отпечаток скромного номенклатурного лоска. Но постановщики смешали "все советское" в анахронический коллаж.

Прочие сцены разворачиваются на фоне замызганной стенки, которая превращается то в уличный киоск, то в спортзал, то в квартиру. Но 90-е годы вовсе не были беспросветной клоакой… А ближе к финалу являются большие фигуры Голубя и Девочки Эли (одноклассница Рыжего, рано умершая героиня его стихов). Эффектные, но как будто из другой пьесы.

В спектакле есть несколько забавных гротескных сцен. Есть несколько хороших ролей - родители (Елена Оболенская и Сергей Ушаков), тренер (Константин Любимов). Но слишком часто возникает ощущение приблизительности.

Спектакль полезен тем, что разъясняет пословицу: "Не по хорошему мил, а по милу хорош". Рыжий не потому нам нравится, что он замечательный поэт; напротив, мы его считаем замечательным, потому что он нам нравится. Спектакль нехорош тем, что иллюстрирует слова того же Гаспарова: "За популярность есть расплата: упрощенность. Чем общедоступнее образ поэта, тем он беднее и схематичнее".