Всего четыре строфы и самые простые слова: матушка, вода, лодка, ведро... Слова простые, но окутанные печальным и таинственным светом.
После публикации стихотворения нашлись те, кто возмущался: вот она, нынешняя молодежь, - взял бы сам ведро да притащил матери воды. Они не знали судьбы поэта. Мать его, Александра Михайловна, умерла задолго до написания стихотворения - 26 июня 1942 года. Коле Рубцову было тогда шесть лет.
Фотографий Александры Михайловны не сохранилось. О том, какой она была, можно судить лишь по немногим воспоминаниям.
"Тётя Шура, мать Коли - полная, медлительная, тихая женщина... Круглое, полное лицо, светлые волосы. Часто болела, говорила, сердце болит. Запомнились ее отеки на лице и ногах. Носила зимой плюшевую жакетку, пуховый платок. Шаль была, платье широкое, темное, в мелкий горошек или с цветочками. Утром и вечером тетя Шура ходила в церковь. Она пела на клиросе..."
Сиротство - чувство, не утихающее с годами. И быть может, острее всего Николай переживал его в 1964-65-х годах, когда был изгнан с дневного отделения Литинститута, оказался на заочном, потеряв право на проживание в общежитии. Начались его новые скитания.
Немного осталось на свете людей, которые знали Николая Рубцова. Один из них - замечательный писатель и чудесный человек Виктор Потанин. Я попросил его рассказать о поэте, и вот какое письмо я получил на днях от Виктора Федоровича из Кургана.
"...Помню, в ранней юности я впервые увидел море. Оно было бесконечное, синее и все полно каких-то таинственных звуков. Стояло утро, всходило солнце, и скоро эти звуки слились в чудесную, неземную музыку, от которой душа моя застонала как от боли, но это было только начало... Да, начало, потому что дальше все мое существо свернулось в какой-то легкий, бесплотный клубочек, поднялось вверх и полетело, полетело... Я словно только что родился на свет и мечтал об одном - чтобы никогда не кончался этот полет.
Вот что-то подобное испытал я, когда впервые окунулся в поэзию Николая Рубцова. Она напомнила мне море...
Встрече со стихами предшествовала встреча с самим поэтом. Это случилось в Москве, в Литературном институте, где мы оба учились. В студенте Рубцове мне всегда виделись две судьбы, два человека. Первый был Коля Рубцов - свой в доску парень, совсем обычный.
Позднее, когда он уже стал знаменитым, все наперебой стали вспоминать его видавший виды застиранный шарфик и стоптанные ботинки. Но мы, собратья Коли по институту, видели уже и нечто другое. Мы нутром чувствовали, что этот человек несет в себе гармонию большого и прекрасного мира. И в этом мире есть великие потери и обретения, горечь утрат и бездна страданий, и вместе с тем таится и плещется через край пронзительная нежность и надежда.
Так и не сложилась счастливо его земная жизнь. Что поделаешь... Но зато после... После началась его другая, бессмертная жизнь.
Сегодня с нами - сборники его стихов, песни и романсы. И еще строки, которые вошли в океан нашей живой речи. Такие, к примеру: "Я слышу печальные звуки, которых не слышит никто..." Или: "Родимая, что еще будет..." Или: "Все было веселым в начале, все стало печальным в конце..." Или вот еще: "Стукну по карману - не звенит, стукну по-другому - не слыхать..."
Я бы мог все эти "или" продолжать еще долго и долго, чтобы показать, как глубоко стихи Рубцова вошли в народную жизнь...
Но и без того каждый читающий человек понимает, что Рубцов стоит в том же ряду, что и Блок, Есенин, Георгий Иванов. А самое главное - понимает, что высокая звезда поэзии Николая Рубцова будет гореть вечно. Пока жив человек..."
10 февраля 1965 года
(дата публикации в газете "Вологодский комсомолец")
Пишите Дмитрию Шеварову: dmitri.shevarov@yandex.ru