Почему у поэта Евгения Баратынского, которому Пушкин первому доверял читать свои стихи, не сложилось с популярностью
Вообще с популярностью у Баратынского как-то не сложилось. Хотя он был одним из самых известных поэтов пушкинского круга и близким другом самого Пушкина. Именно ему Пушкин доверял первому читать свои сочинения. "Баратынский ржет и бьется", - писал он в своей шутливой манере Петру Плетневу, радуясь, что его друг сразу разгадал пародийный характер "Повестей Белкина". А когда они с Баратынским входили в зал, где собиралось светское общество, перед ними (один - высокий блондин, второй - низкого роста брюнет) почтительно расступались.
Пушкин писал о Баратынском: "Он у нас оригинален - ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко".
Однако относительный успех сопутствовал стихам Баратынского при жизни Пушкина, пока они вместе изрядно поспособствовали благозвучности поэтической речи в пику ее державинской тяжелой поступи. Но как только после гибели друга Баратынский попытался нарушить уже сложившийся пушкинский канон и вернуться в лоно архаического классицизма, ему этого не простили и сочли чуть ли не предательством и "сальеризмом" в отношении Пушкина. Предсмертную книгу стихов Баратынского "Сумерки" 1842 года жестоко изругал Белинский, а он уже был в то время лидером общественного мнения. Белинского возмутил даже не язык нового Баратынского, а его, как ему показалось, критика просвещения и науки. В стихотворении "Последний поэт" он обратил особое внимание на эти строки: "Век шествует путем своим железным, / В сердцах корысть, и общая мечта / Час от часу насущным и полезным / Отчетливей, бесстыдней занята. / Исчезнули при свете просвещенья / Поэзии ребяческие сны, / И не о ней хлопочут поколенья, / Промышленным заботам преданы".
"Итак, поэзия и просвещение - враги между собою? Итак, только невежество благоприятно поэзии?" - возмущался критик. На репутации Баратынского был поставлен крест. Для него это был тяжелый удар. В последнем опубликованном при жизни стихотворении "Когда твой голос, о поэт..." он явно имел в виду Белинского, задаваясь вопросом, кто посетит "тихий гроб" умолкшего поэта. "Никто! - но сложится певцу / Канон намеднишним Зоилом, / Уже кадящим мертвецу, / Чтобы живых задеть кадилом". Кстати, словечко "намеднишний" (недавний, на днях случившийся) словно нарочито выбивалось из высокого поэтического стиля, что было вполне в духе Баратынского.
После статьи Белинского он почти бросил писать стихи, уединенно жил в имении своей жены Мураново под Москвой с многочисленным семейством, разводил сады и сажал леса, а незадолго до смерти отправился путешествовать по Европе и скоропостижно скончался в сорокачетырехлетнем возрасте в Неаполе. Лишь через год его кипарисовый гроб был доставлен в Петербург и похоронен на кладбище Александро-Невского монастыря. При погребении присутствовали только родные поэта и три писателя: Вяземский, Одоевский и Соллогуб.
Потом о нем забыли. Его заново открыл Серебряный век, особенно - символисты. Александр Блок научился у него издавать стихи не просто случайными сборниками, а книгами, со своими названиями и внутренней темой (Баратынский первым это сделал в "Сумерках"), а также оценил определение XIX века не как Золотого, а как "железного", которое аукнется в поэме "Возмездие".
В ранние советские годы и уж тем более во время войны он снова станет ненужным. Его грустная, элегическая Муза не отвечала духу времени.
Заново его откроют уже Бродский и Кушнер. И - снова забвение, или, лучше сказать, равнодушие к стихам певца "сумерек". Едва ли и сегодня его можно назвать "актуальным". Разве что Максим Амелин поет ему дифирамбы и ставит выше Пушкина.
Такая судьба. К тому же он еще и поэт без биографии. Без всякой биографии. Самым ярким событием его жизни был глупейший случай, когда он с товарищем из Пажеского корпуса чисто по-детски стащил у отца их приятеля 500 рублей ассигнациями из шкатулки. Потратили их на пряники и конфеты. А вот наказал их Александр I совсем не по-детски: исключил из корпуса и запретил к будущему служению по гражданской и военной линии - разве что рядовыми. И Баратынский, потомственный дворянин, служил рядовым, потом унтер-офицером и, дослужившись только до прапорщика, тут же ушел в отставку.
Других ярких событий в жизни не было. Разве что его бурная влюбленность в замужнюю Аграфену Закревскую, держательницу подмосковного салона, которой он посвятил немало стихов. Но в нее влюблялись все приближенные к ней литераторы, и даже Пушкин не стал исключением.
Что же осталось от Баратынского, если говорить строго? Свой голос. Ни на кого не похожий, ни в XIX веке, ни в ХХ, ни в XXI-м. Подражать ему абсолютно невозможно. В его "осенней" лирике есть какая-то невыразимая прелесть и тончайшая философская глубина при исключительной поэтической скромности. Он - не сладкопевец, но и не глашатай и не трибун. Он - друг тех, кто по-настоящему ценит русскую поэзию.
Он сам сказал это о себе: "Мой дар убог и голос мой не громок, / Но я живу, и на земли мое / Кому-нибудь любезно бытие: / Его найдет далекий мой потомок / В моих стихах: как знать? душа моя / Окажется с душой его в сношеньи, / И как нашел я друга в поколеньи, / Читателя найду в потомстве я..."
2 марта ему исполнилось 225 лет.