Выбор Самодурова остановился на ураганной Симфонии до мажор Игоря Стравинского, балетный вариант которой получил лаконичное название "Танцсцены". Получасовой балет позволяет, как нередко бывает у этого хореографа, рассмотреть спектакль и как абстрактную композицию, и как композицию, в четырех частях которой угадываются рудименты сюжета и отношений персонажей. Струящиеся металлические занавесы трубок и располагающаяся во всю длину сцены линия фонарей, подозрительно смахивающая на рампу (сценограф - Алексей Кондратьев), намекают на театральную реальность. Хотя, возможно, в той мере, в какой театром является жизнь.
Действие, порой развивающееся одновременно в нескольких плоскостях, кажется сном и явью танцовщиков - так элементы сценографии структурируют пространство и время, позволяя хореографу добиваться сложных полифонических эффектов. В "Тансценах" они особенно выразительны благодаря парадоксальному решению.
На стандартную симфоническую форму Самодуров откликается нестандартной с балетной точки зрения идеей, расслышав и делая зримой насмешку композитора, будто иронизирующего над сложившимися стандартами. Первая часть, в которой задаются все музыкальные темы, экспозиционно представляет всех участников балета. После этого шумного танцевального многоголосия лирическое адажио второй части подчеркнуто интимно. Третья часть сфокусирована вокруг игривого па-де-труа солистки с двумя кавалерами и свитой шести поклонников. Бурлящую коду ведет еще одна сольная пара, в финале внезапно распадающаяся и затихающая в обрамлении женского кордебалета.
Обособленность частей и при этом их взаимопроникновение подчеркнуты костюмами Ирэны Белоусовой, также входящей в круг постоянных соавторов Самодурова. Сценическую жизнь она представляет в трех цветах: черном, белом и фуксии. Лирическая героиня и обрамляющий ее женский кордебалет появляются в черных корсетах с белым верхом и летящих романтических прозрачно-белых хитонах. Балерина третьей части фокусирует на себе внимание классической пачкой цвета фуксии. Такого же цвета футболки на вьющемся вокруг мужском хороводе. Так же одет и партнер солистки второй части. В финале героиня и кордебалет появляются в тех же черных корсетах, но избавившись от воздушных юбок, а мужчина - в черном корсете и черном трико.
В тот момент, когда три балерины соединяются в одном номере, начинает проясняться единый образ, который в разные эпохи находит свое воплощение. Однако это, кажется, не тот сюжет, что интересует Самодурова всерьез.
Как хореограф, сложившийся в Екатеринбурге и отточивший свой стиль на постановках в Большом театре, на "Танцсценах" он впервые вернулся в alma mater - Мариинский театр, где состоялся как балетный премьер. Ради этой встречи, отложенной на целых 25 лет, Самодуров отказался от излюбленной работы с новыми партитурами и выбрал музыку Игоря Стравинского - главного и самого изощренного для современного балета композитора. Хореограф бросил вызов танцовщикам Мариинки, полтора десятилетия не имевшим опыта работы с экстремальными балетными текстами, - и самому себе, попавшему в оплот торжествующего академизма. Премьерными спектаклями дирижировали Валерий Гергиев и Арсений Шупляков.
Себе Самодуров не изменил: его текст как всегда плотно сплетен с каждым ритмическим извивом музыкальной фразы, он рассчитан на телесную свободу, смелость, реактивность и мощное крещендо там, где заканчивается второе дыхание. При этом он непривычно строг и строен, словно академический рисунок модерниста Пикассо. Артисты ответили хореографу фирменной "мариинской" самоотдачей. Шестнадцать танцовщиц женского кордебалета и шестерка мужчин-корифеев (к сожалению, не названных в программке), кажется, ни в чем не желают уступить солистам, а солисты превращают партии в набросок собственных портретов.
Мей Нагахиса из кукольной малышки на глазах вырастает в богиню Диану на колеснице из мужских тел. Филипп Степин кажется созданным для этой хореографии. Рената Шакирова, Кимин Ким, Роман Малышев, которым досталась мощная кода, поддерживают ее многозначность. Остается наблюдать и ждать, превратятся ли наброски в настоящие портреты.
Кстати
Российские балетные театры, раньше боявшиеся композитора, как огня, явно проводят свой необъявленный Год Стравинского. В Перми только что вышел "Орфей". Театр Станиславского и Немировича-Данченко репетирует "Петрушку" и "Жар-птицу". Их же обещает летом Большой.