Когда Евгения Миронова нет в кадре фильма "Достоевский", хочется, чтобы он поскорее туда вошел. Хотя и помимо него, играющего самого писателя, в картине заняты прекрасные артисты - Чулпан Хаматова, Дарья Мороз, Ирина Розанова, Валентина Талызина. А также - Дмитрий Певцов, Александр Домогаров, Лиза Арзамасова, Владимир Симонов и другие. Но работа Миронова - удивительна, и она - основное, ради чего стоит смотреть новый многосерийный фильм Владимира Хотиненко. Обозреватель "РГ" посмотрела несколько серий и задумалась: а может ли хороший артист спасти сериал? Этот вопрос среди прочих и был задан народному артисту России Евгению Миронову:
Российская газета: Евгений, во всех ролях, где я вас видела прежде, вы были мальчишкой, молодым человеком. Достоевский - роль возрастная. Я смотрела и думала: как он вырос.
Евгений Миронов: Фильм показывает Достоевского в возрасте от 29 лет, когда его посадили в острог, и почти до самого финала его жизни. И я играю его во всех возрастах. В этом-то и была сложность: найти, как он меняется. Как стареет Федор Михайлович, оставаясь при этом Достоевским? Честно говоря, мне помогал грим. И пластика. Но самое главное, что в Достоевском оставалось - "горящий глаз", его максимализм во всем: по отношению к себе, и к жизни, и к обстоятельствам, и к вере. Глаз "горел" до последнего. Несмотря на то что появлялись мешки под глазами, морщины и так далее.
РГ: Вы чувствовали ответственность - все-таки это Достоевский? Знаю, что вы, как всегда, серьезно готовились - ходили в музеи, перечитывали книги. Наверняка понимали, что этот сериал будут смотреть "на просвет"?
Миронов: Конечно. Мне это мешало. В такие моменты мне хотелось отстраниться, потому что играть и каждую секунду думать, что ты исполняешь роль гения - это невыносимо. Как только я забывал про ответственность, то сразу погружался в проблемы человека, который любит, страдает, - и мне становилось легче. То, что Достоевский - великий, знают все. Он и сам, скорее всего, знал это, но сложнейшие перипетии его жизни (а столько горя, сколько выпало на его долю, хватило бы на десятерых) не позволяли ему думать, что он - гений. Если в человеке есть стержень, то в тяжелые моменты он либо его теряет, либо, наоборот, укрепляет. Достоевский потом писал, что, если бы не его пребывание в заключении в городе Омске, он бы не стал тем, кем стал. Это ему помогло. Он был благодарен судьбе за то, что она его ввернула в такую жестокую жизненную рулетку. И он встретил там тех людей, которые повлияли на него.
РГ: В фильме есть эпизод, когда Достоевский, будучи в гостях у своего друга, в споре горячо говорит о том, как его взгляды изменились после каторги.
Миронов:Я даже не про эпизод. Я о том, что вот эти люди, которых он там увидел, с которыми четыре года провел бок о бок, сделали его другим. После той немыслимой литературной славы, которую он обрел в узких кругах после написания "Бедных людей", пребывание в заключении вдруг сбило с него всю спесь. Заставило его углубиться в себя. Он потом писал об этом. И в фильме показаны духовные изменения.
РГ: А в чем, по-вашему, стержень Достоевского? Это вера?
Миронов: Вопрос. Вопрос к Богу. Он сомневался до конца своих дней. Но не в самой вере, не в Христе. Его волновал вопрос мироустройства. У нас в конце картины есть эпизод, когда Достоевский, которому почти 60, с философом Соловьевым, тогда совсем еще молодым, едут в Оптину Пустынь. Достоевский ехал встречаться с Амвросием Оптинским. Последнее произведение, которое он хотел написать, это "История великого грешника". "Братья Карамазовы" были бы только частью этой эпопеи, но, к сожалению, он успел написать только эту часть. И вот по дороге Достоевский говорит Соловьеву: "А может быть, то, что происходит, здесь, на земле, - это эксперимент? - И крутит при этом в руке вареное яйцо. - И просто сверху решили посмотреть: получится здесь, выживут или нет?" То, что говорит в "Братьях Карамазовых" Иван, принадлежит, безусловно, Федору Михайловичу. И это уже на пороге смерти! То есть человек болеет и до конца сомневается, что-то не принимает или не понимает. Старается понять! Да, он был глубоко верующий. И тому было множество свидетельств, это и из его произведений понятно. Я читал воспоминания, что в одном из храмов в Санкт-Петербурге видели, как всю службу на коленях в углу стоит какой-то человек. А когда он обернулся, узнали в нем Федора Михайловича.
РГ: Вы играли Ивана Карамазова, князя Мышкина. Что для вас было труднее - играть героев Достоевского или его самого?
Миронов: Достоевского! Потому что он весь состоит из своих героев. И для меня это было самое большое открытие. Я когда стал сниматься, все, что касается его личной жизни, вызывало у меня неудобство. Я думал: как это так - есть великие произведения, зачем подглядывать за самим писателем? Но потом я понял, что все, что происходило в его личной жизни, многое объясняет. В Достоевском есть и Мышкин, и Рогожин. Почему герои Достоевского всегда так потрясали соотечественников? И почему никто до конца не мог поверить, что они существуют? Говорили, что они вымышлены, из области фантастики. Потому что там такие фразы, которые человек не может ни придумать, ни подглядеть за кем-нибудь (ведь часто предметом исследования писателей становятся какие-то интересные личности или случаи). А находит их в себе, достает из себя! Либо чистоту немыслимую, либо черноту. Все - из себя. Честно. Болезненно. Представляете, как сложно жить с таким человеком?
РГ: Когда вы играете Достоевского, у вас буквально каждую секунду меняется мимика. Он настолько нервный был, или вы так трактовали роль, понимая, что больной человек…
Миронов: Мы знаем, что Федор Михайлович тяжело болел всю свою жизнь. У него были припадки эпилепсии. В день по несколько раз. Я один раз наблюдал такой припадок, будучи в Петербурге. Как раз тогда я играл Мышкина. Специально встречался с врачами, специалистами. Смотрел кадры, где засняты эпилептики. И перед днем, когда должны были снимать припадок Мышкина, я ночью спустился из квартиры, которую мне снимали в Петербурге, в ларек за водой. И не успел ее купить, как у меня за спиной раздался крик. Я обернулся и вижу: лежит человек. Впервые в своей жизни я увидел эпилептический припадок. И - о ужас! - сработал актерский чудовищный рефлекс. Я стоял рядом, но не помогал, а фиксировал. И ничего не мог с собой поделать. Помогали какие-то люди. Я потом уже только подумал, как же мог так поступить?
Федор Михайлович составлял даже график припадков: он хотел высчитать, в какие моменты сможет спокойно работать. А иногда припадки следовали через час, один за другим. В каком обессиленном состоянии он находился! А у него кредиторы, издатели, которые требуют роман. У нас в картине есть эпизод, когда писатель после припадка садится работать. И Анна Сниткина (актриса Алла Юганова. - Прим. С.А.) говорит ему, мол, пожалейте себя, вы сейчас умрете. И он отвечает: а что поделать, мне через неделю нужно сдать роман.
РГ: Вы для роли нашли особенный тембр голоса Достоевского…
Миронов: Из воспоминаний современников я узнал, что у Федора Михайловича был голос "с трещинкой". Высокий. Когда он пел, а он любил петь, это был тенор. Когда читал, его глухой голос брал залы. Когда выступал в публичных библиотеках или произносил свою знаменитую речь на открытии памятника Пушкину, было слышно каждое слово. Я думаю, что он обладал недюжинным актерским талантом. Особенно когда читал свои произведения. Тогда он вводил слушателей в состояние оцепенения. Он был как медиум.
РГ: Извините за вопрос, но как вы - сам человек холостой - в дуэте с Чулпан Хаматовой, которая играет первую жену писателя, так изобразили все сложности семейной жизни, которые возникают во взаимоотношениях между супругами?
Миронов: Ну я же артист. Я и космонавтов могу сыграть, сам не побывав в космосе.
РГ: Я слышала, что вас изначально не очень устраивал сценарий фильма. Владимир Хотиненко в интервью "РГ" произнес фразу: "Женя Миронов боролся за каждый эпизод".
Миронов: Больше всего меня смущало, что это история личной жизни писателя. Мне очень хотелось каким-то образом найти те моменты, те сцены - и, может быть, ввести новые - где будет показано творчество. Я понимаю, что зрителей интересует личная жизнь. Они, как маньяки, подсаживаются к телевизору и смотрят: кто кому приходится, кто чей муж, кто развелся, а кто женился.
РГ: Не все зрители таковы.
Миронов: Большинство. А "Достоевский" - это продукт телевизионный. То есть для большинства. Я понимаю, что если бы мы снимали художественный фильм, то, безусловно, занимались бы другим. Да, мне был интересен анализ творческого импульса. Но тут есть перипетии, которые меня тоже заинтересовали - семейные, личностные. Потому что из них вырастал материал для романов писателя.
РГ: И что в итоге? Вы так объясняли себе то, что приняли этот сценарий, или все-таки меняли его и отстаивали свое?
Миронов: Могу сказать, что на протяжении всех съемок, которые длились около девяти месяцев, мы вместе с режиссером насыщали этот сценарий, как могли. Обложились дневниками Достоевского, его воспоминаниями, произведениями. Потому что сам каркас мы изменить не могли - он уже был принят к производству, но было необходимо его наполнить. Насколько это получилось, мне трудно судить. Лучше бы, конечно, потратить год на доработку сценария, а потом уже снимать.
РГ: Но у вас же уже была история с сериалом "Апостол", когда вы с Николаем Фоменко спасали ситуацию. Там за время съемок сменилось три режиссера, а в итоге вы все придумали и "вытащили" своей игрой. Тут вы тоже выступили в роли "спасителя сериала"?
Миронов: Нет, не могу так сказать. Все-таки тут главной опорой был режиссер - Володя Хотиненко.
РГ: Телефильм "Достоевский" ведь вначале назывался "Тринадцатый апостол"?
Миронов: Да. Так вот, Хотиненко я полностью доверяю. Мы думали вместе, "дышали в одну ноздрю". Прежде чем мы начали работать, я его спросил: "Мы можем это как-то менять и улучшать?" Он ответил: "Безусловно!" Мы с ним шли как в разведку. А там были многие подводные течения, камни, мины…
РГ: Хотиненко изменился? С тех пор как вы работали с ним в "Мусульманине"?
Миронов: Мы с ним встретились как будто на второй день после "Мусульманина". И такое я увидел в нем горение, желание, боль… Каждое утро мы садились у меня в гримерной. Я ему приносил какие-то мои ночные мысли, ходы, решения. Он открывал свои записи. Шла работа. Это было прекрасно. В смысле того, что мы так друг друга чувствовали.
РГ: Я читала, что вы не смотрели фильм Владимира Бортко "Идиот", где играете главную роль.
Миронов: Я его все же посмотрел. Правда, не до конца.
РГ: "Достоевского" смотреть будете?
Миронов: Буду.
РГ: Вы играли и играете крупные роли - князь Мышкин, Калигула, Гамлет, Достоевский… не стану все перечислять. Вы не боитесь "синдрома Безрукова"? Я прекрасно отношусь к Безрукову как к артисту, но созданные им одно за другим "большие полотна" - Пушкин, Есенин, Высоцкий, Иешуа и другие - порой служат ему плохую службу.
Миронов: Вопрос - КАК играть? И не мне на него отвечать. Можно играть телефон (кивает на свой непрерывно светящийся мобильный) с богатым внутренним миром. Кстати, интересная мысль. Если мне завтра предложат сыграть Антона Павловича Чехова, то это намного интересней, чем изображать "ходульных" героев - а такие предложения поступают сейчас "пачками". А тут судьба и персонаж, который до конца и не разгадаешь. И, по крайней мере, точно будешь знать, что это время в жизни ты потратил не впустую.
РГ: Какое у вас любимое произведение Достоевского?
Миронов: "Братья Карамазовы".
РГ: Вы четвертый раз в своем творчестве "встречаетесь с Достоевским". И вам наверняка будут предлагать еще и еще.
Миронов: Есть такие идеи. Но я должен какое-то время передохнуть. Материал прекрасный, но требует огромных физических и душевных затрат. Отдых необходим. А то может закончиться и клиникой.
За
Игорь Волгин, писатель, историк, один из крупнейших специалистов по изучению творчества Федора Михайловича Достоевского:
- В свое время мне пришлось быть консультантом в фильме Александра Зархи "26 дней из жизни Достоевского" (в главной роли - А. Солоницын, Анна Григорьевна - Е. Симонова). Правда, моя задача ограничилась тем, что я подтвердил: Достоевского действительно звали Федор Михайлович. Но вообще, мыслимо ли воспроизвести средствами искусства личность художника, то есть того, кто уже воспроизвел себя в акте творения? Конечно, есть пушкинский Моцарт. Но это - Пушкин. Кстати, я что-то не помню слишком удачных попыток изобразить самого Пушкина. Не думаю, чтобы у Михаила Булгакова не доставало творческой дерзости, чтобы в "Последних днях (Пушкина)" вывести на сцену главного героя (Сталина же он рискнул изобразить в "Батуме"). Но он этого не сделал - из соображений высшего художественного порядка. Никому не придет в голову еще раз создавать шедевры, однажды уже созданные Шекспиром, Рафаэлем, Толстым; однако попытка воссоздать самих Шекспира, Рафаэля, Толстого вовсе не покажется безумной.
Вопрос, нужен или не нужен сериал о Достоевском, - риторический. Все равно снимать подобные фильмы будут, поскольку судьбы такого масштаба притягивают неотразимо. Но успех здесь - редчайшее исключение. Нужна какая-то конгениальность художников - воссоздаваемого и воссоздающего. Причем необязательно скрупулезно соблюдать все реалии: они могут быть абсолютно достоверны, но все равно ничего не получится. "Не то, не то!" - как говаривал по одному поводу Достоевский. Важно, чтобы был сохранен дух. Вопрос в том, насколько интерпретатор чувствует своего героя. В этом диалоге важны мера таланта и понимания.
Евгений Миронов - актер уникальный. С его замечательной мимикой, со скрытым дрожанием внутренней жизни он, конечно, герой Достоевского. Он гениально сыграл князя Мышкина (у меня об этой экранизации была большая статья в "Литературной газете"). Мне кажется, что из всех реально действующих актеров он может сыграть Достоевского наиболее убедительно.
Против
Дмитрий Быков, писатель:
- Никакого сериала о Достоевском быть не может. Объясняю почему. В принципе сама сюжетная схема в произведениях Достоевского довольно сериальная. И некоторые его романы - "Бесы" в особенности - это идеальный сериал. Но мало кто сделал больше для того, чтобы его собственная жизнь была предельно непохожа на его литературу. У меня даже есть такое подспудное ощущение, что все ужасы, которые Достоевский вкладывает в свою прозу, - это мучительное стремление избавиться от них в жизни. Выговорить их, чтобы туда ушло. Я уверен, что если бы это не выбрасывалось в литературу, то жизнь его была бы адом. А так жизнь Достоевского - несериальная. Последние 20, а может быть, даже 30 лет его жизни показывают, каков был его идеал. Достоевский по природе своей человек домашний, замечательный муж и отец, плодотворно работающий писатель, которому происшествия только мешают. Все, что ему в нем самом мешало, он выбросил в литературу. Поэтому, раз он так разделил, неплохо бы и нам уважать его волю. Все-таки жизнь Достоевского на фоне большинства биографий русских писателей удивляет своей ровностью и высокой моральностью. Мы помним историю его бурных отношений с Сусловой, но совершенно не хотим вспоминать о том, что он выплачивал долги своего брата, содержал его семью, что он оказывал огромную безвозмездную помощь обращавшимся к нему людям - и денежную, и консультативную, и психологическую. То есть сделал очень много добра. Но так стыдливо, что об этом никто не знает.