"Ричард III": эпилог "Пустой короны" и начало конца истории

В минувшую субботу канал BBC Two показал "Ричарда III", заключительный фильм проекта "Пустая корона" (The hollow crown) по произведениям Уильяма Шекспира. Эта амбициозная экранизация пьес "исторического цикла" великого британского драматурга заняла пять долгих лет, позволив привлечь к участию талантливых режиссеров и актеров. Причем предки некоторых из актеров так или иначе были непосредственными свидетелями или участниками описываемых в пьесах событий.

"Ричард III" продолжает рассказ о кровопролитной "войне роз", истощившей Англию во второй половине пятнадцатого века. Ее начало было кропотливо изложено Шекспиром в "Генрихе VI", пьесе в трех частях. На экране уважение к структуре шекспировских произведений было также отражено: в последний сезон "Пустой короны" вошли три фильма: "Генрих VI" в двух эпизодах и "Ричард III". Актерский состав также отражает преемственность: Бенедикт Камбербэтч сыграл Ричарда в молодости и его же, воцарившегося на троне; Софи Оконедо предстала в роли жены, а потом и безутешной вдовы Генриха VI; а Джеффри Стрэтфилд и Сэм Тротон стали братьями Ричарда, Эдвардом IV и Георгом, герцогом Кларенсом. Режиссерскую работу над всеми тремя эпизодами взял на себя Доминик Кук.

Экранизацию самой страшной и пронзительной из шекспировских исторических пьес ожидали с особым нетерпением. Несмотря на досадное обилие купюр, без которых на экране, к сожалению, редко удается обойтись, невозможно не признать, что данная трактовка "Ричарда III" со временем, несомненно, войдет в число обязательных к просмотру работ по произведениям Шекспира.

Бенедикту Камбербэтчу, столь великолепно справившемуся с ролью молодого Ричарда во втором эпизоде "Генриха VI", совладать с образом честолюбивого злопамятного безумца оказалось не так-то просто. Прежде всего, потому, что он выбрал для себя другой, гораздо более сложный путь, чем многие достославные предшественники и собратья по ремеслу в этой роли. Его целью было показать человеческое в столь отталкивающем персонаже, который, если верить историкам, далеко не был столь безобразен и не совершил и половины из тех грехов, которые услужливо приписал последнему из Плантагенетов Шекспир, предавший вечности образ Ричарда во время царствования Елизаветы.

Он завораживающе страшен в первой сцене, открывающейся знаменитым монологом "Зима тревоги нашей позади…", когда на экране разворачивается запретная в силу своей интимности картина: согбенный полуобнаженный Ричард, пленник своего уродливого тела, рассказывает о коварных планах, которые главным образом передают вопль отчаяния и бессилия молодого человека, отторгнутого всеми с первых дней жизни.

И тем не менее перепады настроения будущего монарха пугают не меньше, чем все та же блаженно-обреченная улыбка, искажающая его губы в моменты озарения, осознания того, что он - всего лишь одно из орудий куда более могущественных сил, выбравших его себе в помощники. С момента коронации его чары начинают стремительно исчезать - этот полупомешанный по-английски методичен в своем безумии.

Его маниакальное постукивание по шахматной доске без слов свидетельствует о том, что на самом деле заставляет биться его сердце - сведение счетов, интриги, устранение противников, но оно же символизирует и обратный отсчет ступеней винтовой лестницы его собственной жизни и славы. Он становится удручающе одинаковым и… немного скучным. Но Шекспир - именно он, а не режиссер - все-таки жалеет Ричарда и дает ему погибнуть на поле боя, а не в пыли и сырости одного из подвалов королевских имений. И эта экранизация позволяет прочувствовать милость и сострадание драматурга особенно остро.

Вопль отчаяния "Полцарства - за коня" тонет в оглушающем реве битвы, и лишь только немая сцена, когда отражение жизни начинает меркнуть в глазах короля, заставляет впервые за сорок минут экранного времени судорожно перевести дух. Решив сделать из монстра человека, необходимо было подстроить под это смещение акцентов игру и других персонажей, в особенности - женских. Однако этого не случилось, оттого запоминающаяся и, безусловно, талантливая экранизация пьесы станет полноценной страницей в истории британского кино, но, как кажется, не войдет в список знаковых ролей самого Камбербэтча.

Это видно по его игре - умея (как мало кто из актеров этого же поколения) полностью растворить свою личность в выбранной роли, он вынужден пользоваться своими более ранними наработками - в некоторых движениях мы безошибочно угадываем Шерлока, кое-где - в излишне пристально брошенном взгляде - Алана Тьюринга, а в некоторых игриво-шаловливых замашках проскальзывает даже задор Рори из "Немного за сорок".

Великолепной находкой съемочной группы стал, несомненно, Бен Дэниелс, сыгравший герцога Бекингема. Этот актер, пришедший в кино из театра, блестяще справился с ролью. Именно благодаря его безошибочной реакции на действия Ричарда образ последнего приобрел глубину и видимость законченности. Софи Оконедо, неровно игравшая супругу Генриха VI, полностью раскрыла свой талант трагической актрисы в последней пьесе цикла - как потерявшая рассудок вдова. Царственная Джуди Дэнч с присущим ей достоинством и основательностью сумела противопоставить несгибаемую силу духа злой решимости своего отпрыска. Но и она обращается лишь к идее, эталонному Ричарду-злодею, а не к тому, кто стоит перед ней во плоти.

Несмотря на досадную торопливость создателей фильма, пытавшихся сократить пятичасовое повествование более чем вдвое, лишив зрителей возможности погрузиться в атмосферу эпохи перемен, столь печально узнаваемую по ключевым признакам и через четыре столетия, динамичность повествования кое-какую пользу все же принесла. Она показала со всей очевидностью неумолимость, с которой зло подчиняет вверившиеся ему души. Маховик казней, убийств и предательств раскручивается с чудовищной скоростью, и умысел запустивших его уже не способен охватить масштаб происходящего. Нечто подобное испытываем и мы, не инициаторы, но лишь безвольные свидетели болезней стремительно сжимающегося времени и пространства.

Великая шахматная доска снова раскрыта. Партия, начатая Ричардом с обеих сторон, перехвачена Бекингемом, предусмотрительно выбравшего белые фигуры, чтобы черное выставить еще более порочным и отталкивающим, не боясь потерять при этом несколько тонов своей первоначальной белизны. Грядут времена колониализма, пока еще нерешительно прокладывающего себе путь, первого масштабного присвоения мира, большая часть которого никогда боле не будет принадлежать себе, вне зависимости от того, пуста корона или нет. А с ним в двадцать первом веке - и зима тревоги нашей…

Подписывайтесь на наш канал в Telegram telegram.me/cinemacracy

5.0