А события могут развернуться самым неожиданным образом. Большой балерине Матильде Кшесинской - все ее знают - 26 февраля 1917 года по старому стилю позвонили "сверху" и предупредили, что в Петербурге положение "очень серьезное и чтобы я спасала, что могла, из своего дома, пока есть еще время" (здесь и далее - "Воспоминания").
И 26 февраля начался ее личный "революционный финансовый менеджмент".
"Когда я взглянула вокруг себя на все, что было у меня драгоценного в доме, то не знала, что взять, куда везти и на чем, когда кругом уже бушует море. Мои крупные бриллиантовые вещи я дома не держала, они хранились у Фаберже, а дома я держала лишь мелкие вещи, которых было невероятное количество, не говоря уж о столовом серебре и обо всем другом, что было в доме".
Что делать? Все драгоценности и "все, что попадалось под руку" - немедленно в саквояж. Состояние полной боевой готовности.
27 февраля - выстрелы уже рядом с домом. "Стало ясно, что надо во что бы то ни стало как можно скорее покинуть дом, пока толпа не ворвется в него. Я надела самое скромное из своих меховых вещей, чтобы быть менее заметной - черное бархатное пальто, обшитое "шиншилла", - и на голову накинула платок".
Чуть не случилось ужасное - "я чуть было не забыла своего любимого фоксика Джиби, который смотрел на меня огромными глазами, полными ужаса".
Поздний вечер. Конец октября. "Мы все бросились бежать из дома - но куда?"
Вспомнила, к знакомому артисту, он спрячет. И да - пустил, спрятал, дал убежище и ей, и сыну.
Запомним - это не приключение, это метания растерянной женщины, которую все знают, все могут ненавидеть, с маленьким сыном от великого князя, с ним за руку, в черном густом вечере октября, когда начинается безвластие, уличная толпа уже царствует в Петербурге и все может случиться. И с саквояжем с драгоценностями на миллионы. А пара спутников, знакомых (они были с ней) - не спасут.
Между тем Петербургом овладел психоз. Город был в абсолютной уверенности, что на крышах - установлены пулеметы, что город усыпан на вершинах домов полицейскими, стреляющими в уличные толпы, "подбивающими людей, как птиц".
Между тем квартира, где спряталась Матильда Феликсовна (ей 45 лет) с сыном (ему 14 лет), "находилась на пятом этаже, на самом верху дома, три дня мы провели ... не раздеваясь. Поминутно врывалась толпа вооруженных солдат, которые через квартиру вылезали на крышу дома в поисках пулеметов". Они "не подозревали, кто я такая, а то судьба моя и моего сына была бы печальная".
"С окон квартиры пришлось убрать все крупные вещи, которые с улицы толпа принимала за пулеметы и угрожала открыть огонь по окнам". А жили они так - сидели днями в проходном коридоре, без окон, чтобы не попасть под "шальную пулю".
Время между тем шло с необыкновенной быстротой. Дом сразу заняли.
"Все, птичка улетела". И, как пишет хозяйка, а точнее, сердцем кричит, был "занят какой-то бандой", и "все они обильно пили мое шампанское".
Помним, конечно, что не дом, а особняк, из "роскошных", северный модерн, можем позлорадствовать, а, собственно говоря, ведь это тоже дом, и у каждого из нас есть дом, и как мы будем сходить с ума, если его взяли - и отняли.
День 1 марта 1917 года, блуждания продолжаются. Ушла жить к брату, на Литейный ("холодно, дрожу"), ждет обысков, арестов, вот-вот грузовик "остановится около нашего дома", начались "кровавые ужасы революции", страхи и рыдания - и вот новая весть: ее дом грабят.
Тут женщина, домашняя женщина, свой дом сделавшая, выстрадавшая его с каждым гвоздем и кирпичом, пусть даже он надутый особняк, должна сойти с ума. Так и случилось. Началась разведка. Осторожные рейды в дом (нет, не она лично, там солдаты с винтовками "разнузданного вида", узнают) и - вдруг счастье - гора ящиков, вывезенных городской милицией, обнаружилась в петроградском "Градоначальстве".
"Новый Градоначальник любезно принял в своем кабинете, внимательно выслушал, а потом, открыв ящик своего письменного стола, вынул оттуда мой золотой венок, подарок балетоманов".
Вперед - новый шаг "революционного финансового менеджмента"! Золотой веночек и ящики с серебром власти вернули. И она - должны же быть незыблемые, гранитные здания банков, непоколебимые - сдает все это хозяйство под квитанции в надежные руки банкиров.
Золотой веночек - на хранение в Общество взаимного кредита, а 11 ящиков - в крупнейший Азовско-Донской банк, один из столпов российских финансов. Директор его был "большой друг и сосед по имению в Стрельне".
Где эти банки? Куда они спрятались? Большевики, когда взяли власть, немедленно национализировали банки, вскрыли сейфы, взяли все, что было, реквизировали, отняли. Ушло в небытие Общество взаимного кредита, рассыпался в прах великий Азовско-Донской банк, нет их!
Директор Азовского, встретив ее в эмиграции, сказал, что "мои ящики так хорошо запрятаны, что их никогда не найдут". А что? Где-то таятся в современном Петербурге? Нашли ведь огромный серебряный клад Юсуповых, те же по сути ящики. Так что всем желающим - ищите и обрящете!
Самое ценное, хранимое раньше у Фаберже, "я сдала на хранение в Казенную Ссудную Казну на Фонтанке, N 74". Драгоценности - на миллионы рублей. А в ответ - квиточек, бумажка. Год - и не стало никакой казны. Ликвидирована большевиками.
Так что каждый желающий может нынче подойти на Фонтанку, номер 74, в Петербурге, потрогать старые стены и сказать себе: "А вот здесь закончились все яхонты-бриллианты, все сумасшедшие подношения, все золотые веночки и алмазные венцы, все, что заработано неутомимостью, любовью, тысячами фуэте, просто яркостью редкой женщины".
Таким был конец "революционного финансового менеджмента" - бумажным. Нет камней, нет драгоценных вещиц Фаберже - есть расписки, квитанции, квиточки, бережно хранимые в Париже, почти до 100 ее лет: "А вдруг?"
"Мы все выехали совершенно нищими, потеряв в России все, что имели". Ну, не такой это был ужас, и ее ждала собственная вилла на Лазурном берегу, которую она тут же заложила, потом вдруг мужу отстегнулись в наследство драгоценности (много их бродило тогда по Европе из России). А на самом деле она, как честная трудовая женщина, открыла в Париже балетную школу и трудилась в ней, как пчела, всю жизнь, зарабатывая на пропитание.
Что сказать? Можно злорадствовать - так им и надо, и правильно их раздраконили в Октябре! Долой Кшесинских! А можно просто полюбопытствовать или пройти мимо - ну да! Ну и что?
А на самом деле - просто сильная женщина. Выкрутилась, выжила, вытащила мужа и сына. Может быть, вы не сможете основать балетную школу и никогда в жизни не исполните ни одно фуэте. Все равно вы что-то сделаете, придумаете обязательно! Стоит лишь сказать себе: "Я думаю, я выкручусь, я умею, у меня есть все для этого, я отстроюсь в самых сложных жизненных обстоятельствах, даже если буду терять, терять, терять!"
