Его ближайшие друзья - Марк Захаров, Александр Ширвиндт, Эльдар Рязанов, Татьяна Паухова, Игорь Кваша, руководители главных телеканалов страны долго обсуждали, как лучше отметить юбилей Горина, - нужно было устроить показ фильмов и спектаклей, которые без его пьес и сценариев не смогли бы появиться на свет, собрать лучшие телевизионные программы с его участием - от "Вокруг смеха" и "Белого попугая" на Первом канале до "После новостей" на "Культуре". Наконец, поставить его бенефис в любом столичном театре, а потом закатить пир на весь мир с поздравлениями от партии и правительства, благодарного купечества, рабочего класса, научной и творческой интеллигенции. Что-то удалось сделать. Но хотя начало "нулевых" предполагало шумные торжества, он, сославшись на то, что не поздравил папу с 95-летием, уехал в Сан-Франциско, где жил подполковник Советской армии в отставке, ветеран Великой Отечественной войны Израиль Абельевич Офштейн. Гриша, выпускник Первого медицинского института, начинавший свою трудовую деятельность врачом скорой помощи, знал, что долголетие связано с качеством медицины. И хотя именно ему принадлежит фраза о гениальности советских врачей, умеющих творить чудеса без необходимых лекарств, инструментов и оборудования, все же полагал, что папе лучше лечиться не в Москве. Словом, большие торжества были сорваны, мы не успели сказать в этот день ему в лицо все важные слова о его человеческом и творческом даре, который делал нас не только умнее, но и счастливее. Все мы были огорчены, но уверены, что успеем сделать это и на следующий год, и уж точно на все будущие юбилеи - возраст Гришиного папы обнадеживал. Не успели.

И конечно, представить себе не мог, что через 25 лет после его шестидесятилетия мне нужно будет снова писать о нем - без него. Что каждую его юбилейную дату - на протяжении уже четверти века после его ухода - мы будем вспоминать его как живого.

С годами прошлое становится частью настоящего, иногда меняясь с ним местами. И ночью вдруг, просыпаясь, ты спохватываешься, что вчера не позвонил маме или папе, и только через мгновенья понимаешь, что их уже давно нет на свете.

Часто в ночи мне хочется позвонить Грише, расспросить его, что он думает по поводу тех или иных событий, самых публично острых и самых интимных. Он бы ответил и, не настаивая, предложил верное решение. Далеко не всякий юморист становится мудрецом, да и не все мудрецы обладают чувством юмора. И очень мало людей на свете умеют обогреть юмор и мудрость человечностью, врачующей души.

В его рассказах более чем полувековой давности - "Почему повязка сползла?", "Чем открывается пиво?", "Только для вас" или "Остановите Потапова", многих других - Горин открывает природу нелинейности человеческого бытия, которое глубже, сложнее и парадоксальнее любых предлагаемых обстоятельств. Он знал, что человек живет не только в сиюминутном времени, но и в больших линиях истории, не настолько меняясь, чтобы потомки не могли распознать предшественников и рассмотреть в них самих себя.

Его трагикомедия о великом английском трагике первой трети ХIХ столетия начинается с реплики старого театрального суфлера Соломона: "Кин" - по мотивам пьесы Жан-Поля Сартра, написанной по мотивам Дюма, сочиненной по мотивам Теолона и Курси. Боже, сколько соавторов на один сомнительный сюжет". Но Горин знал, что все наше бытие - это некий уже развернутый (и продолжающий разворачиваться) сюжет на заданную тему, отраженный во множестве главных и менее значительных сочинений, созданных на протяжении тысячелетий человеческой истории. Некая сквозная тема с вариациями, которые тем не менее будут открывать что-то еще неведомое.

Он не боялся присваивать фабулы, придуманные предшественниками, чтобы создавать совершенно оригинальные произведения. Так делали все великие мастера - от Шекспира до Пикассо. Великому испанцу приписывают фразу: "Хорошие художники копируют, великие художники крадут", хотя до него эту мысль в 1920 году высказал англоязычный гений Т.С. Элиот. Совсем неплохая компания. Тем более что для них, как и для Горина, заимствованное было лишь как подкидная доска для акробата - все рискованные полеты делали они сами, к восторгу или ужасу публики.

Горин знал все "шутки, свойственные театру". Ему повезло, когда они с Аркадием Аркановым пришли в Московский театр Сатиры, который открыл им путь в большой театральный мир. Повезло с Валентином Плучеком, прошедшим школу Вс.Э. Мейерхольда, открывшим молодым авторам магическую силу подмостков. Повезло с Марком Захаровым, прославившимся в Студенческом театре МГУ. Они были необходимы друг другу, даже когда отправлялись в самостоятельные плавания. В "Ленкоме" было поставлено большинство его лучших пьес. Наконец, повезло с актерами, которые станут его верными друзьями, - с Андреем Мироновым, Александром Ширвиндтом, Михаилом Державиным... Если бы была жива Люба Горина, Гришина жена, красавица и умница, она бы наверняка попеняла мне, что я забыл еще многих и многих... Но и ее нет, и никого из мною не забытых тоже нет.

Остается только вспомнить строки из "Завещания" Шолом-Алейхема, которые Григорий Горин предпослал своей "Поминальной молитве": "На моей могиле в каждую годовщину моей смерти пусть (...) выберут какой-нибудь рассказ из моих самых веселых рассказов и прочитают вслух на любом понятном им языке.

И пусть мое имя будет помянуто лучше со смехом, нежели вообще не упомянуто..."